Солнце падает на хвоинки сосен, запутывается в них, словно зеркальный карп в сетке-путанке, и медленно опускается дальше, приподнимаясь над кромкой горизонта где-то в другом полушарии. Там, где влюблённые встречают рассвет. 

Почему-то считается, что наше светило с трудом пробивает себе дорогу в лохмотьях туч. Но это не так. Они – декорации, которые солнце со своей высоты не замечает. Как и сосны. И тучи, и деревья к нам ближе. То-то и делов.

В Михайлов день зима вступает в свои права, а медведи идут в спячку. Так говорят старые люди. А ещё напоминают, что праздник нужно встретить в изобилии – осенних припасов много, так что можно себя побаловать: и хлебцем, и сытной овсяной кашей, и борщом.

Степанида горько вздыхает…

Пятеро её детей с Макеем редко чувствуют себя счастливыми. На лесном хуторе, конечно, раздолье: воздух всегда свеж, наполнен кислородом по самые лёгкие, каждая травинка, пичужья трель, хрусткий огурец в пупырышках с грядки – все это наполняет душу радостью. Но жизнь круто повернулась, когда Макей ушел на войну. На очень непонятную. Какое дело здесь, в лесах Смоленщины, до этих непонятных финнов, которых Степанида и в глаза не видела…

Юная еще женщина, которой едва-едва за тридцать, нутром понимает, что война, смерти, слезы, плач, потери не нужны ни русским, ни финским бабам. Их предназначение давать новые жизни, заботиться о детях, делиться всем, что имеешь и умеешь.

…Они с Макеем мечтали о дочке, о няньке. А родился сын, Тимоха. Краснолицый, голосистый, что молодой кочет, старающийся перекричать старого петуха.

В чём-то Тимоха и напоминает шустрого кочета: юркий, вечно гомонящийся, непоседа, каких сыскать. Он, чуть повзрослев, старается командовать младшими. И они никогда не спорят: мать вечно занята, а старший брат всегда рядом, следит за тем, чтобы малыши никуда ни сунулись, не поранились.

И только год спустя после первенца на свет появилась Машута. И не пойми, кто кого нянчил?

Сейчас любой день, как в тумане. И не в поздней осени дело – на Макея ещё в середине февраля пришла похоронка.

Пал смертью храбрых.

А ей Степаниде, какая разница? Остался героем или просто погиб. На их не шибко широкой супружеской кровати с Макеем вечно копошатся пятеро ребят. Младших, она, как квочка, старается на ночь подгрести под «крыло», чтобы не озябли, а Тимоха с Машутой вечно воюют за пространство. Каждому хочется спать у стенки, но она одна, а их двое. Поэтому в их постоянную возню приходится вмешиваться матери…

*

Михайлов день – это и день рождение Машуты. Она уже почти взрослая – ей 10 лет. Оглянуться не успеешь, как заневестится. То-то Тимоха обрадуется, когда его вечный раздражитель «съедет со двора»…

А вот и она, легка на помине. Залетает, словно шумный ветер в верхушках деревьев. Гулко задвигает на двери массивную доску-засов. И сразу к матери:

– Там у нас, – громко выдыхает она и с шипением втягивает очередную порцию воздуха в легкие. Потом, почти без перерыва,  продолжает: «огромный паучище. Ползёт к нам. Через минуту здесь будет. Мамочка, не открывай!»

– Глупая ты, – улыбается Степанида, – таких гигантских пауков не бывает. Померещилось.

– Да уж, – возражает дочь. – Не бывает. Сама видела. Странный такой. Весь мохнатый, а лапы разные. Передние светлые, а задние – тёмные.

– А как же Тимоха? Он же где-то на дворе. Сожрёт его твоё чудище…

И тут же раздаётся какой-то тревожно-утробный вопль мальчишки.

Машута, отталкивая мать, снова бросается к двери и хватается за засов. Но силёнок у неё маловато. Подскочившая родительница, рвёт на себя деревяшку, сбивая в кровь ногти.

Но после вопля из-за двери раздается членораздельный крик:

– Папка!

Степанида распахивает дверь и видит на фоне сгущающихся сумерек два силуэта: один побольше, другой – поменьше…

– Тише, шалый, с ног собьёшь!

У молодой женщины подкашиваются ноги. Она прислоняется к косяку.

Сбоку рвёт на всех парах неугомонная Машута, распугивая задремавших воробьёв счастливым вскриком! 

– Макей, – шепчет Степанида, ещё не веря своему счастью, – живой…

Спустя несколько минут, умывшийся с дороги отец, весело тискает малышню, а Машута сорокой скачет вокруг него и стрекочет в ухо:

– Ты самый дорогой мой подарок на день рождения! Дай я тебя поцелую. Ну пустите же, мелюзга!

А потом, после ужина, Тимоха с Машутой даже не протестуют против того, что их отправляют спать на лавку валетом. Они даже не брыкаются ногами, не хотят больнее ударить друг друга. Жадно ловят шепот родителей. Слышно далеко не всё, но улавливают главное – у отца открытая рана головы, долго был без сознания, поэтому и похоронку послали. Но сейчас все будет хорошо…

Дети радостно затихают, впереди – счастливая жизнь…

Следующие полгода не описать словами. Отец старается помогать по хозяйству, хотя и слаб.

Но однажды утром Тимоха под большим секретом шепчет сестре: «Сегодня мамка призналась отцу, что стала тяжёлой. Стало быть, к осени, у нас кто-то ещё появится…»

И оба засыпают в предвкушении радости…

*

Осень всё ставит с ног на голову.

Сначала самолёты с черными крестами бомбят Смоленск. Потом женщины отправляются рыть окопы.

Однажды Степанида берёт с собой Машуту, роды, возможно, будут преждевременными из-за волнений, глядишь, дочь успеет кого-то позвать.

– Мама говорит, что будет мальчик, – доверительно сообщает сестра брату. – Она рассказала тёте Ане. Вроде бы у неё живот выпирает по-мальчишечьи. То ли кругло, то ли остро, я в этом не понимаю…

Они ждут братика.

Но в это время налёты фашистов становятся интенсивнее. Гул канонады сменяется сухим треском автоматных очередей.

Бои в воздухе прекращаются.

Не хочется в это верить, но, наверное, на их земле орудуют фашисты.

Хутор, затерянный в лесах, из дальней дали превращается в спасение. Гитлеровцы опасаются партизан. Не суются… 

*   *   *

Михайлов день. 1941 год. 

Воздух взрывается сухим треском. То ли канонада, то ли хрупкие заиндевевшие ветки звонко ломаются под ногами на ноябрьском морозце.

Сегодня очередь Машуты собирать хворост. Даже несмотря на день рождение.

Она вносит в избу небольшую охапку и осматривается.

Мама суетится возле печки, отец прилёг на кровать. У него ещё в сентябре на голове открылась старая рана. Перетрудился. Рано почувствовал себя готовым к трудовым подвигам. 

В новолуние и полнолуние ему приходится особенно тяжко…

– Как ты, Макей? – реагирует на слабый стон Степанида.

И вдруг облапливает вздувшийся живот натруженными ладонями и быстро выбегает из избы.

– Рожает? – задаёт бестактный вопрос Тимоха.

– Может быть, – пожимает худеньким плечиком Машута и забрасывает в полуживое чрево печки сухой хворост. 

Он вспыхивает, языки пламени становятся ярче, но тепло чуть прогреет избу минут через пять-семь. А пока Машута опускает высохшую тряпицу в ковшик с ледяной водой и, наскоро отжав, бережно укладывает её на лоб отцу. Авось, полегчает…

* 

… Степанида продвигается по двору не спеша, старается не зацепиться за коряги, чтобы не упасть.

Потом, хватаясь за стволы сосёнок, бредёт, как пьяная, на лесную опушку, метрах в пятистах от избёнки. Здесь они с лета вырыли окоп, где можно спрятаться от разрывов бомб.

Время тянется вечностью. Она чуть ли не падает в углубление земли  и тут же теряет сознание.

… Возвращает её к жизни тонкий писк младенца…

Степанида зубами перегрызает пуповину, бережно поднимает ребёнка, видит, как он тужится для очередного крика, похожего на скрип половицы…

– Господи, прости меня грешную, – она едва шевелит полумёртвыми губами. – И так у нас уже пятеро ребят, муж больной. Прокормлю ли?

Новорожденный затихает, словно ожидая решения.

Это мальчик. Лицо его синеет, писк постепенно слабеет.

– Прости меня, грешную, – вздыхает роженица.

Снимает всю в прорехах душегрейку. Укутывает сына.

Последний раз смотрит на него, бережно кладёт на дно окопа.

Вскакивает на бруствер. 

И убегает, пока малыш в очередной раз не напомнил о себе…

*  

До избы бредёт медленно. Полегчало ли, избавившись от бремени? Или стало тяжелее? 

Время от времени останавливается. То прислушиваясь к малейшему звуку, то стирая тыльной стороной ладони горькую слезу.

Он вроде бы затих, не подаёт голоса. И она не оборачивается.

И только ввалившись в избу, прислонившись к печке, начинает плакать…

К ней тут же подскакивает Тимоха.

– Мама, а Вася где?!

– Какой ещё Вася? – его голос добирается в сознание через пелену…

– Братик наш, – подступает с другого бока Машута. – Ты же убегала с большим животом, а вернулась с пустым. Значит родила?

– Отстаньте от меня, – слабо отмахивается Степанида. И тут же проваливается в забытье…

*

Макей из последних сил приподнимается на кровати.

– Идите. Ищите, – два слова Тимохе с Машутой.

Они выскакивают.

А он ползёт по полу.

Как тот огромный паучище.

Надо успеть. Вернуть в сознание жену…

Дети, пройдя с десяток метров, решают идти разными дорогами. Разделиться.

Чтобы было больше шансов. 

Найти братика.

Спустя почти час они почти одновременно встречаются возле окопа, о нём они подумали в последнюю очередь. Видят какой-то ком.

…Машута открывает дверь в избу. Пропускает Тимоху со свёртком.

Степанида уже бережно уложена в постель, её дыхание ровно, родильная горячка вроде бы не страшна.

Васю брат с сестрой укутывают в своё одеяло.

Малыш тоже вроде бы успокаивается… 

*    *    *

Михайлов день. 1943 год.

Гитлеровцы уже выбиты с родной земли. Канонада отступила.

Батя, окончательно слёг с весны, и так и не поднялся. В аккурат перед днём своего возвращения перестал дышать.

Вася ещё до этого тяжело заболел. Судя по всему, круп. Шансов никаких.

Степанида осталась с ним. Верит до последнего.

Повзрослевшая именинница Машута по буеракам медленно везет на санках домовину, в которой лежит отец. До поселкового кладбища километров семь.

Тимоха ей не помощник. Несколько месяцев назад он с остальными подростками посёлка был угнан в Германию.

Что с ним? Вернётся ли? Пропадёт?

Машута время от времени худеньким плечиком подталкивает застрявшие в выбоинах сани.

Путь не близкий. А у нее в кармане лежит одна-единственная потрепанная книжка. Сказки Льва Николаевича Толстого. Детям.

Когда-то Машута их очень любила.

Теперь бы выменять на горбушку хлеба. Поддержать маму, Васю, мелюзгу.

Мама совсем уже отцвела от горя.

Сначала Тимоха, потом болезнь Васи, теперь – отец.   

 Главная кормилица в семье со вчерашнего дня 13-летняя Машута.

Вот только папу похоронит…

Медведи идут в свои берлоги, надеясь проснуться яркой весной 1944-года.

Может быть, к тому времени война закончится.

Хотя в это верится с трудом… 

*   *   *

Михайлов день. 2020 год.

Мария Макеевна кутается в тёплый полушалок.

Мыслями она в начале сороковых. Встречает отца. Потом родившую маму. Укутывает в одеяло Васятку…

Ей уже девяносто.

Слава Богу, Тимоха вернулся. Дважды бежал. Оба раза травили овчарками. Не сумели ни убить. Ни сломить.

Васю не так давно похоронили. Прожил без малого восемьдесят. Ушел в мир иной в окружении детей, внуков, правнуков.

Сегодня, как и в Михайлов день, 77 лет назад, она главная в семье…

Но сегодня её это обстоятельство почти не радует. А жить по-прежнему хочется…  

_____________________

© Москаленко Юрий Николаевич