Когда-то Советский Союз называли самой читающей страной в мире. Сейчас былой интерес к чтению постепенно вытесняется телевиде-нием, компьютерными играми, индустрией развлечений и т. д. Закономе-рен ли этот процесс? Может ли нормально функционирующее общество обходиться без книг и писателей? Об этом диалог журналиста Натальи Смирновой и писателя Олега Лукьянченко.

     О. Л. Начну с анекдота. Но не выдуманного, а жизненного. Один мой знакомый написал роман и поехал в Москву, чтобы найти издателя. Там ему знающие люди подсказали: иди лучше сразу в банк. Подразумевалось: роман твой не для массового читателя, поэтому издать его можно только за собственный счет, а коли его, счета, нет, то пусть банкиры спонсируют. Пошел бедолага в банк, а там ему говорят: видите ли, дело в том, что у нас в банке никто книг не читает. Такая вот забавная история.

     Н. С. Наверное, она в духе времени. Сейчас то и дело слышишь: «Люди стали меньше читать! Дети вообще ничего не читают!». Беспокоит это, мне кажется, по преимуществу старшее поколение, ну, еще школьных учителей литературы и издателей. И они задают классический вопрос: «Что делать?!». А нечего делать. Это просто такой исторический факт: эпоха массового чтения художественной литературы заканчивается. Причем можно точно назвать времена и события, которые разделили поколения по их отношению к чтению. Кинематограф – вот кто стал сначала могучим конкурентом чтению. А у поколений, ныне живущих, два водораздела: первый – появление телевизора, второй – видеомагнитофон и компьютер с интернетом. Всё, что происходит сейчас, очень похоже на описанное Рэем Брэдбери в романе «451° по Фаренгейту». Видимо, Америка пережила по-добную смену ценностей раньше, чем мы. Хорошо это или плохо – чисто риторический вопрос. Технический прогресс им не интересуется.

В нашей стране людям старше сорока пяти – пятидесяти, чье детство пришлось на дотелевизионную эпоху, чтение книжек кажется естественным досугом. В то время, когда телевизор был редкостным чудом, чем еще было развлекаться дома? Книги открывали мир, в который не было других окон. А вот когда телевизор из технической новинки превратился в домашнего развлекателя, он чтение оттеснил. И, наконец – компьютер. Ты уже не просто потребитель готовой информации, а участник виртуальных игр или общения. Кто пользуется интернетом – знает, как это затягивает, вроде наркотика.

Был такой рассказ – «Онирофильм» – в «Библиотеке современной фантастики» (т. 5, 1966 г.). Там описывалось будущее, где люди живут только для того, чтобы смотреть фильмы, в которые зритель включается всеми органами чувств. Виртуальная реальность отличается от яви потрясающей яркостью красок, силой впечатлений и разнообразием событий. В обычной жизни с человеком не может произойти и тысячной доли того, что он проживает в этом «прекрасном новом мире». Кто же предпочтет книгу – жалкий суррогат изумительной, полночувственной, невероятной виртуальной реальности?! Так что к этому всё движется. И когда правители поймут, как удобно и безопасно жить с населением, которому достаточно суррогата вместо подлинной жизни, тогда и наступит «конец истории». Пока же наступает конец эпохи всеобщего чтения.

О. Л. Что ж, прогноз вполне реалистический. То, что предсказал Брэдбери полвека назад, уже осуществилось практически на 100%: мил-лионы людей во всем мире проводят львиную долю досуга с виртуальными «родственниками», забывая порой о собственных близких. И в то же время согласиться с твоим утверждением о том, что электронные средства коммуникации заменят литературу, пока не могу. Вот простой пример. Масса телезрителей после просмотра завлекательного сериала с упоением читают книжки, лежащие в его основе. А когда таковые отсутствуют, предприимчивые издатели нанимают бригаду «литературных негров», которые кро-пают, серия за серией, пересказ экранного действа – и тот идет нарасхват. Зачем же читать о том, что уже увидено? Ведь на экране, по твоим словам, все ярче и наглядней? Наверное, из-за разницы в способе усвоения материала. Экран навязывает зрителю свое видение мира. Книга – приглашает читателя в собеседники и в соавторы. Телевидение манипулирует сознанием и толкает его в нужном для себя (рейтинг и безразмерная реклама) на-правлении. Экранный образ ориентирован на то, чтобы стать объектом для подражания. Носи то, во что одет герой, пей то, что он пьёт, веди себя так, как он, и т. п. Книга же развивает сознание – если это, конечно, настоящая литература, а не суррогатная поделка типа тех боевиков, что заполняют книжные прилавки. А главное, в книге присутствует личность автора. Магический кристалл искусства не столько отражает, сколько преображает жизнь ферментом, эманацией души художника, возводя в перл творения самые низменные явления действительности. При этом взмах топора Раскольникова вызывает у нормального человека отвращение к убийству, тогда как многочисленные киллеры из современных порнобоевиков запрограммированы авторами (вольно или невольно) на то, чтобы сформировать упомянутый рефлекс подражания.

А кроме того – все, о чем ты сказала, относится к беллетристике как форме проведения досуга, приятному времяпрепровождению, «развлека-ловке». Но ведь литература истинная – это, прежде всего, искусство слова. Это, затем, «учебник жизни» (беру в кавычки штампованное выражение, но таковым оно стало во времена, когда школьное обучение использовалось в целях коммунистической пропаганды, а по сути-то определение верное). И, добавлю без кавычек, – учебник свободной мысли. И я абсолютно убежден: если люди перестанут читать – они разучатся думать. А общество, лишенное интеллектуальной базы, обречено на гибель. Вспомним историю Рим-ской империи. Эпоха славы – и дошедшие до наших дней имена и сочине-ния Вергилия, Горация, Овидия. А затем – на протяжении нескольких сто-летий – успешные войны, процветающая экономика, славные (не всегда, правда, слава добрая) имена императоров, полководцев и пр. И – ни одного писательского имени. Где она теперь, эта мировая сверхдержава? Упадок литературы в итоге приводит к исчезновению нации. Таков исторический урок. Литература – как и искусство вообще, и фундаментальная («чистая») наука, – это сферы приложения человеческих сил к поискам истины, добра и красоты. Редукция, тем более полная атрофия такой потребности возвра-щает человека к первобытному состоянию, какими бы достижениями технического прогресса он ни пользовался. Отсутствие интереса к названным сферам есть показатель духовного вырождения общества, симптом его варваризации, а то и одичания. Когда люди перестают читать книги, рушится связь времен и каждое новое поколение оказывается перед непреодолимой стеной проблем, тысячекратно встречавшихся в истории, – да память о том утрачена. Отсюда пессимистические выводы типа «история ничему не учит» и т. п. Учит! Ученики только нерадивые – читать не любят.

Н. С. Ладно, если ты не согласен с тем, что эпоха массового чтения закончилась, скажу иначе: она и не начиналась. Сознание наше продолжает оставаться мифологическим. Советские мифы о нашем абсолютном пре-восходстве во всех без исключения областях жизни, не испарились, не-смотря на «гласность», «свободу слова», которые уже давно многократно приводили факты и цифры, развеивавшие в пыль эти приятные иллюзии. Один из таких мифов в общем виде: «Наше образование – лучшее в мире». Кем и когда это проверялось? На основании чего сделаны такие глобальные выводы? Задайте любому встречному со средним образованием вопрос попроще из школьной программы. Услышите такие перлы – обалдеете.

Частный случай мифа о лучшем образовании – лозунг о том, что мы «самая читающая страна». Даже скучно опровергать эту фикцию, основан-ную на гигантских тиражах. Забыли советские книжные магазины? Книг завал, а читать нечего. Даже классику достать было проблемой. Приличная литература превратилась в дефицит и стала средством вложения сбережений, «валютой», наконец, знаком статуса. Престижным считалось украсить в квартире шкаф многотомником «Библиотеки всемирной литературы». Но ее практически не читали (правду говоря, пригодных для чтения произведений в ней было меньше половины). А много ли в действительности было заядлых книгочеев? Подавляющее большинство даже школьную программу не читали.

По-моему, те, кто печалится о падении интереса к литературе, вращаются всю жизнь в узком кругу себе подобных. Вот им и кажется, что все вокруг читают. Но проводить досуг за чтением естественно не для всех. Только для тех, кто каким-то образом в детстве оказался приобщен к чтению.

Ну а те, кто читает, – что они выбирают? Открой любую книжку из самых популярных. Человеку с хорошим литературным вкусом больше двух абзацев не осилить. А большинство читает и не замечает, что у автора отсутствует дар, что нет ни единого оригинального образа, ни одного све-жего словосочетания. Он (сейчас чаще – она) упоенно нанизывает штамп на штамп. И видно, как ему нравится всё, что он пишет. Но читатели спокойно поглощают эту солому. Почему никто не отличает хорошую литера-уру (и беллетристику в том числе) от плохой? Наша школа формировала – причем активно, с первого класса – дурной вкус. Не говорю о том, что большая часть доступной нам детской литературы тоже формировала этот дурной вкус. Ребенок не отличает, что хорошо, что плохо. Он просто чита-ет. Если дать ему в детстве образцы хорошего языка, хорошей речи, тогда вкус сформируется. А если базу не заложить? Кто преподает в школе? Говорят, раньше были интеллигентные учителя, которые воспитывали вкус на лучших образцах. Не знаю, не встречала таких. А нынешние? Спросите этих учительниц, что они читают. Какие книги у них лежат на столе, кроме методики и программной литературы? Большинство не читает ничего. Им некогда. Если что-то читают – это, условно говоря, Маринина, Дашкова и прочие. Вкусы большинства школьных учителей убогие, воспитанные советской школой, педвузом.

О. Л. Ну, не буду говорить об образовании как таковом – это отдельная и болезненная тема. А вот нынешнее состояние литературы могу охарактеризовать так.

С одной стороны, масса поделок, тот самый эрзац, о котором ты говоришь. С другой – литература элитарная. Вымыт «средний слой» – тот, что лежит, условно говоря, между Джойсом на одном полюсе и Чейзом на другом. В итоге и «средний класс» читателей лишен доступного ему чтения. Авторы, способные удовлетворять его потребности, лишены возможности печататься, а теперь, вероятно, и писать. Помнишь рубеж 80-90-х? Мил-лионы подписчиков, каждая журнальная книжка нарасхват. Но за счет че-го? Прежде всего, за счет былой крамолы, которая на годы стала барьером для тех, кто писал сейчас. Второй этап грянул, когда «запретные» закрома были выскребаны до дна. На журнальные полосы пустили то, что называли «другой» литературой, андеграундом, постмодернизмом и т. п. Всё это бы-ло замечательно, но, увы, питало интерес лишь узкой читательской группы, было доступно только «посвященным» («просвещенным» – уже выборочно). В итоге – обвал тиражей и утрата читателей. А нынче имена и приори-теты определяются тем же вездесущим телевидением, которое цепляет на уши десяток раскрученных имен. А сама технология раскрутки такова, что «звездное» имя можно создать из ничего. Как это было некоторое время назад с популярным автором боевиков Мариной Серовой, за именем кото-рой скрывалась не реальная женщина, а группа молодых литераторов, ор-ганизованных шустрыми заказчиками. Писательский вариант подпоручика Киже.

Н. С. И все-таки процесс утраты интереса к чтению кажется мне неизбежным. И в этом нет никакой трагедии. Западные социологи давно уже заметили, что существует вполне определенное количество людей, способных преобразовать черные значки в картины внутреннего «фильма», то есть творчески читать литературу. Это количество стабильно и составляет 8 процентов от всего населения. Видимо, это определяется с рождения. Воображение – либо от природы развитое, либо постепенно развивающееся. И ребенок понимает, что тот «фильм», который он сам строит для себя в голове при чтении, интереснее, чем тот, что он увидит на экране, потому что этот фильм он снимает для себя сам. Эти картины он создает по своему усмотрению. Чтение – гораздо более творческое занятие, чем смотрение го-товой продукции в виде фильма, где все за вас решено. Вот почему нас так часто раздражают экранизации наших любимых книг, когда происходит сильное несовпадение внутреннего фильма с видением создателей фильма. А творческая работа – любая – всегда гораздо увлекательнее, чем потребление. Стремление к творчеству есть у каждого ребенка. Просто оно постепенно забивается, потому что ему предлагаются готовые конструкции. Удобнее обращаться с ребенком, который пользуется всем готовым и не стремится ни к чему новому. Это безопасно. Уж не говорю о взрослом че-ловеке. Как удобно с тем, кто довольствуется всем готовым и не стремится к чему-то новому. С ним удобно жить правительству, хозяину, директору, руководителю. Творческое занятие в виде чтения – порождает вольнодум-ство. Не всякое чтение таково. Чтение тоже разное бывает. И вот в зависимости от того, какие именно книги довелось читать в детстве, и сформируется личность.

О. Л. Вот именно! Особенно важно, чтобы привычка и потребность в чтении формировались с детства. А что касается цифры в 8 процентов, то мне она представляется вполне утешительной. Ведь в масштабе всего человечества это составит 500 миллионов читателей! Пожалуй, в любом из минувших столетий их было гораздо меньше. И получается, если исходить из этой цифры, что потребность в литературе не уменьшается, а увеличивается. Тогда нет ничего страшного в том, что не все банкиры входят в это чис-ло. Пусть они занимаются своим делом. Но при этом постоянно держат в голове, что литература и, соответственно, писатели как минимум должны существовать. Для чего?..

Прежде чем дать свою версию ответа, сделаю маленькое отступление от темы. С легкой руки сатирика М. Задорнова у нас вошло в обиход представление, что Америка – страна бескультурная. Уж не знаю, какой там процент читателей на душу населения – меньше названных тобой восьми или больше, но знаю, что в этой «бескультурной» стране лучшие в мире библиотеки, причем общедоступные, лучшие в мире университеты, причем имеющие в штате собственного писателя. В то же время подав-ляющему большинству населения ни то ни другое не нужно. Но никто не ставит под сомнение необходимость существования того, что нужно лишь ничтожному меньшинству. В этом, кстати сказать, суть демократии.

Так вот, возвращаясь к нечитающим банкирам: не писатель должен идти в банк, а банк должен искать нуждающихся в его помощи писателей. И если в России государство практически устранилось от забот о читаю-щем сословии, то кому же, как не крупному бизнесу, ориентируясь на обра-зец Третьяковых, Мамонтовых, Морозовых, взять эту заботу на себя. Этим, кстати, названная категория общества обеспечит и собственное благополучие, ибо только в культурной и цивилизованной стране отсутствует риск экспроприации и нашествия варваров, которые камня на камне не оставят даже от самого могущественного банка.