Можно говорить о фрагментации как общества в целом, так и его частей и сегментов. Нарастают всевозможные защитные реакции подчас самого несуразного характера. Дружба и совместная деятельность заменяется тактическим ситуационным деловым общением, подобным контакту через прилавок, а попытки установить что-то более глубокое воспринимаются как вторжение; страх «вторжений» приобретает навязчивый характер.

Это происходит, возможно, практически повсюду. Оценить «меру глобальности» я не могу, однако, как мне кажется, наблюдаю признаки в самых разных местах, за которыми как-то слежу.

Применительно к России этот процесс приобретает стремительный и особенно общественно-разрушительный характер.

Если говорить о политической проекции, то следует обратить внимание на то, что полицейские механизмы управления в СССР и в путинской России устроены по-разному. В СССР действовала минимизация информационных потоков в сочетании с идеологией исторического материализма с его «симметрией во времени» и представлением о предопределённости. Сводились до «воспитательно необходимого» минимума историческая событийность и натурализм. 

Сейчас в этом плане наоборот: масса управляется через исторические реконструкции и натуралистичный информационный поток, относящийся с одной стороны к описанию исторических событий, а с другой – к подробностям сегодняшнего дня, этот поток не формирует память, но создаёт стрессовый фон, способствующий уходу от общественной реальности, деактуализации общественного в личном сознании и отказу от личной ответственности за состояние общественного.

Протест против такого напряжения ведёт к причудливым социальным реакциям, одна из которых, в частности, – готовность принять КПРФ: предпочесть репрессивный тоталитаризм напряженному антисоциальному авторитаризму.

_________________________

© Коган-Ясный Виктор Валентинович