|
|
|
* * * Дорожный холст дождинками исколот. Ночной асфальт – как мальчик для битья. Осенний хлад... Звучит точней, чем «холод»: Семантика сильнее бытия. Слова. То наказанья, то награды. Подобно им, несётся сквозь туман анжамбеман пустынной автострады - беззвучный, словно сам анжамбеман. Слова, слова... Безликие итоги. Невидимый пейзаж. Неслышный хор. И жизнь сама – одна из тавтологий. Не сопряженный с истиной повтор. Но что с того? Еще не вышли сроки, не стих мотор, не вымерзла трава... И ночь ломтями нарезает строки, отшелушив ненужные слова.
* * * примеряя себя к янтарю к гениальной поэтовой строчке лето взятку вручив октябрю попросило его об отсрочке мир улыбчивым солнцем слепя с тихой осенью запанибрата лето всласть растворяло себя в безмятежных флюидах заката согревало пьянило как грог и плело паутинные нити но однажды одолженный срок подошёл к неизбежной фините и колдуй не колдуй чародей тает лета растрёпанный локон в дактилических вальсах дождей по танцполу заплаканных окон
Наши Не в силах без эмоций ждать трамвая, мы боремся. Мы напрягаем круп, поскольку наша группа целевая прекраснее иных подобных групп. Волнующее, родоплеменное, сидящее в посконной глубине взбухает мутной пеной паранойи, томящейся на медленном огне. Свои всегда способнее и краше, чем те, кто вне родства и за межой. И наши лучше, потому что – наши. Чужой виновен сам, что он чужой. Носитель потребительской корзины выходит с транспарантами на стрит, крича: – Армяне лучше, чем грузины! – Чем лучше?! – Чем грузины! - говорит. Пока слагал сонеты про ланиты любимой романтический пиит, в песках друг друга резали сунниты, понять пытаясь, кто из них шиит. Движок в авто – давно как на пределе, и жизнь – пустой прокуренный чулан... Нас и самих-то нет на самом деле – есть Родина, религия и клан. Пьём залпом кислородные баллоны, и рвём сердца, и рвёмся из аорт... «Зачем мы все глядим в Наполеоны?» - спросил Кутузов, разрезая торт.
Сусанин Всё катятся, катятся сани, по снегу проворно снуя. Куда ты привёл нас, Сусанин, в какие такие края? Туда ли, где горе и слёзы, где каменно стынут сердца? Туда ли, где Павлик Морозов сдаёт сигуранце отца? От солнца – лишь чёрные пятна, и страшен любой поворот. Веди нас, Сусанин, обратно! Назад возврати нас, урод! Депрессия, общая вялость... И в лёд превращается кровь. А помнишь, как всё начиналось? Всё было впервые и вновь. Всё нынче укрыто туманом, и в горле застряли слова... Не зря ты назвался Иваном – ты явно не помнишь родства! Бредём за тобою, за змеем – куда, за какой окоём?! Мы все к ебеням околеем, едва только водку допьём! Удел наш воронкой заверчен, растрачена жизнь и талант... Но кто ж заплатил тебе? Черчилль? Обама ли? Путин? Олланд? Вопрос, словно смертная мука: «Ну, чёрт тебя, право, возьми! И в чем твоя выгода, сука, что все мы тут ляжем костьми?! Ведь поздно уже в самураи ж! Ведь сам пропадёшь ни за грош... Гляди – ты уже помираешь! Минута – и вовсе помрёшь!». И сын солнцеликой России ответил, спокоен и строг: «Меня вы дорогу спросили. А нету в России дорог. Отпели своё, менестрели? Мне врать вам – какой интерес? Вы б лучше на карту смотрели да слушали свой GPS. Когда же научат вас боги, куря многомудрый кальян, не спрашивать верной дороги у пьяных российских крестьян?». Сказав, изготовился к муке, которая ждёт впереди. Не пряча могучие руки на мощной крестьянской груди, он водочки выпил остаток, давно закалённый, как сталь... Ведь на хер послать супостата – практически жизни не жаль.
Крокус Ладно, червяк на леске, лопай свой чёрствый бублик... Помнишь Союз Советских собранных в сплав республик? Как далека Европа! Брежнев нахмурил бровки... Мы – огоньки сиропа в дьявольской газировке. Утром – батон да каша. Ярок на клумбе крокус... Что ты так, юность наша, страшно смещаешь фокус, что ты нас рвёшь на части, соль растворяешь в ранках, сделав возможным счастье в полутюремных рамках? Библией был и Торой в тесной тоске балконов голос любви, в которой нет никаких законов. В царстве тревог и гари песни какие пелись! - «Lasciatemi cantare», «Living next door to Alice»... Нынче ж – серьезней лица; свёлся баланс по смете. Мы перешли границу, даже и не заметив. Жизнь обернулась снами, ранящей вспышкой света... Было ли это с нами? Было ли вовсе это?! Время итогов веских, время осенней дрожи... Где ты, Союз Советский, въевшийся нам под кожу?.. Но в ностальгии – проку? Даже на входе в Лету сердце, как в марте крокус, рвётся и рвётся к свету.
* * * каждой твари по паре и в таком попурри мы пропали пропали полчаса до зари там где страшно и сладко затемнён монитор посреди беспорядка в мире сомкнутых штор здесь ни горя ни боли не даёт на развес наше минное поле наше поле чудес чуть тепла батарея скоро видимо пять но у нас наше время продвигается вспять недопитая плиска нитью блик на стене ты так близко так близко растворившись во мне внутривенно подкожно горячаще как ром а давай если можно никогда не умрём ночь умолкла как будто проглотила аршин отменяется утро мы всесильны как джинн каждой твари по паре и в таком попурри мы пропали пропали не дождавшись зари
* * * Уронили мишку на пол, он лежит там целый год. Счастья словно кот наплакал (не умеет плакать кот так, чтоб слёзы, слёзы градом по безликой мостовой)... Ну и ладно, и не надо, нам всё это не впервой. Всё по ГОСТу, всё по смете, сердцу муторно в груди. Только небо, только ветер, только радость позади. Друг мой, зря ты звался Ноем, твой ковчег идет ко дну... Приходи ко мне. Повоем на прохладную луну. Уронили мишку на пол, в подземелье, в мрачный штрек... Дай мне, Джим, на счастье лапу (раз не Джим, сойдет и Джек). Глянь: поэт в постылой клети с пистолетом у виска... Хороша ты в Новом Свете, древнерусская тоска! Жизнь идёт, как говорится. Горизонт закатный рыж... Где-то полчища сирийцев заселяются в Париж, где-то в руль вцепился штурман, где-то виски цедит граф, кто-то взять желает штурмом телефон и телеграф, где-то мир вполне нормален, полон шуток и проказ, где-то язва Вуди Аллен комплексует напоказ... Кошки серы, в танке глухо. В белом венчике из роз - осень. Welcome, депрессуха. Ave, авитаминоз.
* * * ...и вроде бы судьбе не посторонний, но не дано переступить черту. Вот и стоишь, забытый на перроне, а поезд твой, а поезд твой – ту-ту. Но не веди печального рассказа, не истери, ведь истина проста, и все купе забиты до отказа, и заняты плацкартные места. Вблизи весна, проказница и сводня, сокрытая, как кроличья нора. Но непретенциозное «сегодня» не равнозначно пряному «вчера», а очень предсказуемое «завтра» – почти как сайт погода точка ру. Всё, как всегда: «Овсянка, сэр!» – на завтрак. Работа. Дом. Бессонница к утру. Но остановка – всё ещё не бездна. И тишь вокруг – пока ещё не схрон. О том, как духу статика полезна, тебе расскажет сказку Шарль Перрон. Солдат устал от вечных «аты-баты», боев и аварийных переправ... «Движенья нет!» – сказал мудрец брадатый. Возможно, он не так уж и неправ. Ведь никуда не делся вечный поиск. Не так ли, чуть уставший Насреддин? Не ты один покинул этот поезд. Взгляни вокруг: отнюдь не ты один. Молчание торжественно, как талес: несуетности не нужны слова. Уехал цирк, но клоуны остались. Состав ушёл. Каренина жива.
Блогер Я честно плачу налоги и булки люблю с корицей. Я блогер. Я просто блогер. Мне только слегка за тридцать. Чураясь попсы и швали, из слов мастерю дреколье; скрываюсь от всех в подвале. А кажется, что в подполье. Мой Янус устал от ликов, сумбурно и зло зачатых на кладбище черных ников и в смраде горячих чатов. Я – Невский. Атилла. Кромвель. Фанатик великой цели. Я всё, что угодно, кроме того, что на самом деле. Как гризли, торчу в берлоге, гоняя по жилам порох. Я блогер. Я просто блогер. Мне только чуть-чуть за сорок. Завяли в убогой вазе цветы от тоски и дыма. На свете так много грязи, что нет ничего помимо. Я выжил на судне Ноя меж тварей немногих прочих. Уже не слежу давно я за сменою дня и ночи. Я в гневе, в интриге, в раже. Дискуссия – та же драка... А всюду – натуры вражьи и мыслят они инако. Не пыжусь я и не тужусь с подбором словес и строчек. Я – ужас. Точнее – Ужжосссс, летящий на крыльях ночи. Особого я покроя, не робкого я десятка: несу в этот мир добро я – опасное, как взрывчатка. Меня охраняют боги от смерти, войны, торнадо... Я блогер. Всего лишь блогер. Я старше, чем это надо. Но всё же – как прежде, пылкий почётный подземный житель. Я вечен, как джинн в бутылке. Закрытой её держите.
Sorry Если в грязь увела Ариаднина нить А потом – снова руки нащупают нож Мягкий знак Свободы нет. Есть пеший строй. Приказы в «личку». Ты нынче доктор всех наук. Освоил дроби. Садись за руль. Поешь харчо. Плати по ссуде. Спокойной ночи, малыши. Поспели вишни. И жизнь прошла, как звук пустой, как дождь по крыше, _________________________ © Габриэль Александр Михайлович |
|