О дряни 

Не знаю, что вы обо мне подумаете, но однажды дождливым летним днем на леднике Уллучиран я бил женщину. Бил по лицу. И это не было символической пощечиной — я в кровь разбил ей губы, и у нее потом несколько дней оставались синяки под глазами. И я ни разу об этом не пожалел.

Есть у меня один знакомый, Павел Сергеевич. Мужик под шестьдесят, в каком-то НИИ работает, жена, дети, внуки, камни в почках... Но когда-то он в горы ходил, еще студентом, и у него это типа лучшие воспоминания юности... И вот он решил собрать старую команду и снова пройти один из прежних маршрутов — ну, что попроще... Наметил стать в Приэльбрусье, на поляне Эммануэля, пожить там дня четыре, потом подняться до «Аэродрома», пересечь ледник Уллучиран, пройти перевал Балк-Баши и спуститься вниз, на минеральный источник Западный Джилысу. Но из старой команды он почти никого не нашел — только одного, по имени Виктор. Зато напросились случайные люди — абсолютные чайники: какие-то тетки из его отдела, подруга жены, племянник, невеста племянника... Что Павел Сергеич, что Виктор — оба уже лет тридцать по-серьезному в горы не ходили, а то и больше, — не помнят ни как узлы вязать, ни как страховку ставить. У обоих проблемы со здоровьем, у некоторых теток — тоже... Короче, Павел Сергеич мне предложил эту группу возглавить, чтобы у них хоть один нормальный горник был. Он сказал, что всю подготовку берет на себя — в смысле, продукты, палатки, транспорт... Я только тогда начну руководить, когда мы доедем до места. А на билеты и еду для меня они скинутся. Ну это часто так делается: руководитель похода идет на халяву, потому что на него ложатся все хлопоты. А мне даже и хлопотать не надо было — только проверить оборудование, какое они с собой брали, и потом, уже в горах, принимать решения, связанные с безопасностью. А так — в смысле жратвы, вечерних развлечений, дежурств и морального климата — это они сами разберутся. Ну я согласился — почему бы и нет... Меня, конечно, смущало, что там в основном новички шли, но новички ведь тоже люди. Они совсем не обязательно слабаки и дебилы. Особые надежды я возлагал на Павлова племянника, Игоря, и на его девушку, Кристину. У нас было общее собрание перед походом, и они мне показались крепкими ребятами — физически крепкими. Кристина, правда, была полновата и накрашена как распоследняя... И стразы на ее майке так переливались, что меня аж затошнило, как будто я дешевых леденцов объелся. Не люблю, когда девчонки строят из себя шлюх в ситуации, когда уместнее строить из себя туристов. Но я так подумал, что какая мне, на фиг, разница, что она из себя строит, лишь бы она рюкзак несла и веревку держала... И ей, и Игорю лет под тридцать было, как и мне, а остальным — гораздо больше. Всего нас десять человек набралось.

Проблемы начались уже в поезде. Эта команда накупила продуктов по спискам, которые им Павел Сергеич раздал, и многие так и пришли с кульками, потому что в рюкзаки все не влезло — правда, они и паковаться-то грамотно не умели. Да еще Павел с Виктором приволокли целый мешок всякого общака: веревки, системы, карабины, ледорубы, котелки, примусы, баллоны с газом... Короче, стали мы это барахло и жратву распределять и по рюкзакам рассовывать, потому что все, что мы в первые четыре дня не съедим, нам придется дальше волочить по ледникам и осыпям, а руки должны быть свободны. Ну и сразу выяснилось, что у Кристины городской рюкзачок — такой, с каким люди в магазин за хлебом ходят, или чуть побольше. Я вообще не понял, как это... А Игорь сказал, что у него большой рюкзак и он спальник и шмотки Кристины к себе упаковал. Их-то он упаковал, но из общих вещей он уже ничего не мог взять. Он же еще нес их с Кристиной четырехместную палатку с большим пологом. Это вообще было сумасшествие, но я заранее не отследил, а теперь было поздно что-то менять. Короче, я сам пытался засунуть ему в рюкзак несколько банок тушенки, но у меня не вышло — туда уже ничего не лезло. Тогда я приторочил ему снаружи мешок с разным кухонным барахлом. Я хотел и Кристине что-то приторочить, но она подняла такой визг, что я сразу сдался. И мне пришлось упаковать все, что не влезло, в брезентовую сумку — потом я так эту сумку и нес. На спине — переполненный рюкзак, в одной руке — палка или ледоруб, а на боку, под второй рукой, — сумка. А куда ее деть? Я же вроде самый опытный, да еще и руководитель, да еще и на халяву... Потом, когда жратва понемногу съедалась, я распихивал теткам, в их пустеющие рюкзаки, все, что в этой сумке лежало. И они стонали, но брали, хотя этим теткам было кому за сорок, кому за пятьдесят, а одной, Валентине, даже шестьдесят пять (она, правда, была туристкой, но водницей, а водники тяжелые рюкзаки таскать не привыкли). Павел с Виктором ничего не могли у меня взять: их рюкзаки были забиты снарягой и общими палатками... А Кристина так и шла налегке... Тетки между собой шушукались, но вслух ничего не говорили, потому что их особо в горы не звали, они сами напросились и свое место знали. Павел Сергеич тоже молчал, потому что Игорь — его племянник... Ну да ладно, это их проблемы, а у меня спина от лишних десяти килограммов не развалится.

Мы приехали в Кисловодск и довольно долго сидели там на рюкзаках, пока Павел Сергеич искал машину. Потом мы загрузились в уазик, и сначала он нас повез почти по равнине. А потом на этой равнине вдруг показалась огромная двуглавая гора, покрытая снегом, и все страшно заволновались и обрадовались — даже я, хотя я это тысячу раз видел и дважды поднимался на Эльбрус... А дорога шла все вверх и вверх, деревья стали пропадать, вокруг расстилались горы, покрытые ровными зелеными лугами, и кое-где водопады виднелись — им тоже все очень радовались. Но радоваться мешало то, что жутко хотелось есть. Жратва у нас была упакована в рюкзаки, а рюкзаки свалены в кучу на задних сиденьях, и оттуда было уже ничего не вытащить. И вдруг уазик наполнился запахом огурцов и копченой курицы. Все завертели головами — а это Игорь с Кристиной открыли ее маленький рюкзачок, расстелили на коленях салфетки и прекрасно позавтракали, глядя на горные пейзажи... Я, честно говоря, такого раньше не видел. Ну бывает, кто-то берет в поход что-то вкусное и жрет один в своей палатке. Но чтобы вот так, при всех... Мы ж вроде одной командой шли, Павел Сергеич им родственник, остальные — его друзья. Только я посторонним был... Но это вообще не мое дело, кто там чего жрет в их команде, и я смотрел в окно и любовался Эльбрусом и пейзажами, потому что они того стоили.

А потом мы приехали на поляну Эммануэля. Она так названа в честь русского генерала Георгия Эммануэля, который в начале девятнадцатого века руководил экспедицией на Эльбрус. На скале, рядом с местом, где был его лагерь, до сих пор висит памятная плита. А мы метрах в ста остановились. Но это только так называется — поляна. А на самом деле это огромное плато, километра примерно полтора на два. Оно лежит на высоте двух с половиной тысяч метров. Деревьев здесь нет и кустов нет, а есть зеленая трава. В это время года — в начале августа — все покрывают какие-то мелкие желтые цветы вроде сурепки и лютиков сразу, чуть не в пояс высотой. Вдали возвышается Эльбрус, а если спуститься по тропе, там бежит река Кызылкол, в ней можно брать воду. По ее берегам выбиваются из-под земли маленькие источники с нарзаном. А если пройти километра два, там устроены нарзанные ванны и целый лагерь для матрасников, которые приехали оздоравливаться: какие-то фургончики, палатки, халабуды, киоски — короче, всякая фигня. Но мы стали в месте, откуда этой фигни не было ни видно, ни слышно, — только желто-зеленая равнина, окруженная горами, и Эльбрус с его снежными шапками.

Короче, мы выгрузили рюкзаки из уазика и принялись разбивать лагерь. Павел Сергеич с Валентиной ставили палатки — у нас две палатки было на восьмерых. Игорь с Кристиной поставили третью палатку отдельно, подальше от всех, — ну это понятно, у них любовь... Виктор полез за примусами и газовыми баллонами, потому что все хотели чаю. Тетки расстелили кусок полиэтилена, заменявший скатерть, и что-то на нем начали резать, намазывать, раскладывать. И сюда же народ поскидывал, что у кого осталось из поезда, — в поезде мы общего стола не устраивали, потому что были разбросаны по всему вагону. Тетки все эти остатки колбас, яиц и огурцов тоже пристраивали на бутерброды. Ну а я взял котелки и побежал к реке за водой. А когда вернулся, увидел, что все хлопочут, тетки делают бутерброды, а Игорь с Кристиной пристроились рядом и эти бутерброды поедают. Съедят по одному — берут по второму и жрут дальше. И какими-то помидорами закусывают из своего кулечка. А тетки сидят, насупившись, и молча мажут паштеты на хлеб... Но скоро чай закипел, все к столу подсели, выпили по глотку водки в честь приезда, и как-то стало весело и пофиг... Кроме бутербродов, к чаю было общее печенье и не доеденные в поезде сладости, какие народ повываливал. Но Кристина свой кулек с дорогими конфетами положила не на стол, а на траву рядом с собой, и они с Игорем эти конфеты сами ели. То есть, если бы кто-то потянулся и взял оттуда конфету, они бы, конечно, сделали вид, что так и задумано, но никто не потянулся, и они весь кулек сожрали. Мне эти конфеты были на фиг не нужны, но совсем противно стало... Я, честно говоря, не знал, что так бывает. Но я ведь здесь вообще на халяву был, и не мне решать, кто и как должен есть. Тем более что это не моя компания, и к безопасности, за которую я отвечал, это вроде отношения не имело... Я тогда так думал, что не имело...

Мы четыре дня стояли на поляне Эммануэля и каждый день ходили в радиалки — к разным водопадам, источникам и прочим красивым местам. Там было довольно-таки безопасно, но я следил, чтобы народ не совался куда не надо. Ну и рюкзак со жратвой и всякими ковриками тоже я носил — а кто еще? По вечерам я проводил тренировки — заставлял всех надевать страховку, связывал их веревкой и гонял по поляне, делая вид, что это ледник. А один раз научил спускаться по отвесной скале — там было-то всего метров пять, но народ очень волновался, а потом очень гордился. Ну, кроме Павла и Виктора, конечно, — они это когда-то умели и сейчас легко проделали. Кристина тоже справилась и очень мило поблагодарила меня... Скоро я привык к своей новой команде и как-то привязался к ним, даже к этой парочке. 

На третий день выпало дежурство Игоря и Кристины, но оно прошло довольно бескровно, потому что и утром и вечером шел дождь, а если дождь, то принято, чтобы все помогали дежурным. Поэтому дежурства не получилось, а было общее столпотворение на кухне, и все сделалось само собой.

На пятый день мы сняли лагерь и выдвинулись к «Аэродрому» — на северном склоне Эльбруса есть большая, абсолютно ровная поляна, на которой немцы в сорок втором году сажали свои самолеты. По легенде, эти самолеты не имели отношения к военным действиям — просто немецкие мистики искали вход в Шамбалу и думали, что он расположен на Эльбрусе. К Аэродрому ведет тропа, она петляет по склонам и кое-где проходит над обрывом. Там не особо круто; будь я один, я бы с закрытыми глазами прошел. Но мои тетки боялись, и я им велел надеть страховку и связаться. В конце концов, мы никуда не торопились, а лишняя тренировка не повредит. И тут Кристина отказалась становиться в связку. Она заявила, что они с Игорем не желают лететь в пропасть вслед за стариками, у которых не в порядке координация. И они связались отдельно. Это было глупо хотя бы потому, что Кристина точно не удержала бы Игоря. Но она понимала, что он не упадет. Я тоже понимал, что на этой тропе никто не упадет, поэтому не стал спорить. Я шел первым в связке. По-хорошему, последним надо было поставить сильного человека, то есть Игоря. Но пришлось поставить Виктора... Мы давно пришли к Аэродрому, разбили лагерь и приготовили еду, когда показался Игорь. Он бросил рюкзак и побежал обратно — взять рюкзачок у Кристины. Она явилась налегке, с букетиком ромашек, и они скрылись в своей наспех поставленной палатке. К ужину их не дозвались, и дежурный, чтобы освободить котелок, отнес им полные миски прямо под полог — ну не выбрасывать же суп с тушенкой только потому, что у кого-то любовь...

На Аэродроме мы два дня постояли — там есть интересные места, куда можно сходить. А потом мы опять свернули лагерь и пошли вверх. По пути пришлось взбираться по нескольким осыпям, и тетки попискивали от страха и напряга, но шли. Зато когда мы поднимались на очередное плато и перед нами распахивались гигантские пространства, покрытые ослепительно зеленой травой, а за ними — амфитеатры заснеженных гор, тетки снова визжали, но теперь уже от восторга. Только Кристина ныла всю дорогу. Ночевали мы перед самым ледником — до него метров пятьсот оставалось, не больше. В тот день опять было их с Игорем дежурство, и Кристина кое-как сварила утреннюю кашу и упаковала еду для дневного перекуса. Но вечером, когда мы пришли на стоянку, она сразу залезла в палатку и сказала, что замерзла и, кажется, простудилась. Там действительно было холодно — высота и близость ледника давали себя знать, и как только зашло солнце, ударил легкий мороз. Игорь стал бегать вокруг Кристины с чаем, соорудил грелки из бутылок, менял в них горячую воду, а тетки нервничали, потому что не могли ни готовить, ни чай заварить — оба примуса работали на Кристину. Потом я не выдержал и отнял у Игоря все это хозяйство, включая закипевший котелок. Я помог теткам приготовить ужин — от дежурных мы бы толку не дождались.

Утром мы встали очень рано, потому что нам предстоял самый длинный и тяжелый переход, который нельзя разбить на части: на маршруте нет места для стоянки. Мы должны были пересечь по краю ледник Уллучиран, подняться на перевал Балк-Баши, спуститься с него и выйти в долину реки Битюк-Тебе, к минеральному источнику. В основном ради этого дня меня Павел Сергеич и взял — с остальным он бы худо-бедно и сам справился.

Я боялся, что Кристина начнет выделываться и строить из себя больную, но утром — о чудо! — она сама вылезает из палатки (уже накрашенная, в сверкающей стразами шапочке), плотно завтракает и безропотно надевает страховку. На леднике ставлю ее в середину связки как слабое звено. Игорь пытается вклиниться рядом, но я ставлю его замыкающим: он физически сильнее остальных и даже явно сильнее меня. Ну а я-то по-всякому иду первым как руководитель. По-хорошему, десять человек для одной связки — многовато, и лучше бы разделить их пополам, но не могу же я разорваться, а второго нормального горника в команде нет.

Мы выходим на ледник. Я здесь в первый раз. Нас встречает какая-то довольно муторная мешанина: языки ледника вперемежку с мореной, скользкие склоны, провалы, ручьи, кое-где трещины. Тетки видят, как в провале бушует горный поток, и мы надолго застреваем возле него с фотоаппаратами. То же самое — возле особо выдающейся трещины. Потом суета с фотографированием утихает, потому что все начинают уставать. Идти тяжело. Иногда приходится прыгать через трещины. Несколько раз переходим потоки по камням. В один из этих потоков Валентина умудряется свалиться — ничего особо страшного, но она промокает до пояса. Она смеется и говорит, что наконец-то у нее настоящее приключение, но это не так весело, как она пытается показать, потому что у нее нет запасной обуви, кроме тапочек. Она переодевает брюки и идет в мокрых ботинках. Солнце уходит за тучи, и становится холодно.

Мы растягиваемся метров на семьдесят — я слежу, чтобы веревка была более или менее натянута. Идем медленно. Все устали, потому что у нас очень много лишних вещей. Надо было самому это проконтролировать еще в Москве, но кто ж знал. Мне Павел Сергеич только страховки и веревки дал проверить, а за остальным барахлом обещал сам присмотреть, но явно протормозил. Рюкзаки теток весят килограммов по двадцать. Рюкзаки Павла и Виктора — по двадцать пять — тридцать. Наши с Игорем — наверное, килограммов по сорок. Тетки просятся отдохнуть. Я вижу, что они не только уставшие, но и какие-то продрогшие и отсыревшие — я сам такой. Приходится раньше времени сделать привал прямо на мокром насте и дать им горячего чая с курагой и орехами — у нас есть один литровый термос на десятерых. Сам остаюсь без чая. Павел и Виктор, сделав по маленькому глотку, тоже отказываются в пользу женщин. Валентина пытается поделиться со мной, уверяя, что она — опытный турист и ей такое не впервой. Но я велю выпить все, что ей причитается, и она повинуется. Игорь от чая не отказывается, но отдает свою порцию Кристине. Я понимаю, что засветло мы можем и не успеть. Кристина ноет, говорит, что устала и не в силах нести рюкзак. Ее рюкзачок весит немного, килограммов пять-шесть, но отдать его некому. Пытаюсь всучить его Игорю, но тщетно. В чем-то Игорь прав, потому что он идет замыкающим и должен быть настороже, а у него и так тяжелый рюкзак да еще и мешок с кухонным барахлом висит сзади. Поскольку моя сумка с излишками уже изрядно опустела за прошедшие дни, я сдаюсь и приторачиваю Кристинин рюкзачок к своему. Иду, все на мне болтается, и я понимаю, что представляю комичное зрелище. А главное, я с этими двумя рюкзаками и сумкой на плече ужасно неуклюж и малоподвижен. Во всяком случае, далеко не так ловок и подвижен, как должен быть руководитель группы, который ведет чайников по леднику... Начинается дождик. Останавливаемся, достаем плащи и куски полиэтилена — у кого что есть, кое-как прикрываем себя и рюкзаки. Дождь превращается в мелкий град. Тетки идут молча и скорбно, но не жалуются, и Валентина вдруг запевает старую туристскую песню: 

Мы идем, нас ведут, нам не хочется.

До привала еще далеко...

Труп туриста в ущелье полощется,

Где-то там, глубоко-глубоко...  

Все, кому слышно, смеются. Я этих теток начинаю по-настоящему уважать, потому что даже мне трудно. Конечно, их рюкзаки в три раза легче моего, но они и слабее меня раза в три. А холодно и мокро им так же, как и мне. И есть хочется так же. И я ко всему этому привык, а они в первый раз идут. Им ведь еще и страшно: первый раз на леднике всегда страшно, а кроме того, я их запугал всякими ужастиками, чтобы они осторожнее шли...

Павел Сергеич подхватывает:  

Как орлы мы на гору взбираемся,

Как ишак свою ношу несем.

По ошибке зовут нас туристами,

Мы ведь помесь орла с ишаком.

И вдруг веревка резко натягивается. Оборачиваюсь и вижу, что все стоят, а в середине связки что-то происходит. Тогда я отстегиваюсь и иду назад. А там на снегу сидит Кристина и бормочет:

— Я никуда дальше не пойду. Что хотите делайте, а я не пойду!

Все начинают ее уговаривать, а она сидит и мотает головой. Игорь застрял где-то сзади, и Павел Сергеич идет за ним. Тетки стоят под тяжелыми рюкзаками и ждут, когда эта толстенькая дрянь придет в себя. Валентина в мокрых ботинках стоит. А я должен их всех засветло довести до места, где можно поставить палатки и обсушиться. Впереди перевал — легкий перевал, не надо никуда карабкаться, надо просто идти. Но его высота — 3691 метр, а горная болезнь уже сейчас многим дает о себе знать... Ночевать там нельзя: это место открыто всем ветрам, а после захода солнца ударит мороз... И там нет хвороста, а примусом особо не обогреешься... И тогда я скидываю свой рюкзак, отстегиваю от него рюкзак Кристины и говорю:

— Ты сейчас возьмешь свои шмотки, встанешь и пойдешь. Больше никто за тебя ничего нести не будет. И больше я твои выкрутасы терпеть не намерен. Поняла?

А она снова мотает головой и кричит: «Нет!»

Тогда я открываю ее рюкзак, вытаскиваю из кармана документы и бросаю на снег рядом с ней. А потом размахиваюсь и швыряю рюкзак через какой-то протекающий мимо поток. Он падает в воду на другом берегу и застревает среди камней. Кристина визжит, вскакивает и кидается на меня с кулаками, и я бью ее по лицу. Бью сильно — она отлетает на несколько метров и падает. Я подхожу к ней, поднимаю за шиворот и бью снова. Она лежит на снегу, и с ее губ капает кровь. В это время на меня налетает Игорь, и я бью его кулаком в лицо. Он тоже падает, сам поднимается и получает еще раз. Они лежат рядом на снегу и всхлипывают. Я говорю Кристине:

— Вставай немедленно! — Протягиваю ей руку и помогаю подняться. – Она встает, продолжая реветь и размазывая по лицу кровь, сопли и косметику. — Иди на свое место и пристегнись! Документы подними!

Она всхлипывает, спотыкается, но идет.

Игорь встает сам. Он смотрит на меня с ненавистью и страхом. Но все-таки считает своим долгом пробормотать:

— Ты сейчас принесешь обратно ее рюкзак! Или ты об этом пожалеешь!

Я бью его в третий раз, не очень сильно, но он падает и лежит на снегу. Я беру его за куртку и поднимаю на ноги.

— Ты станешь предпоследним в связке. Иди на свое новое место! Быстро! Виктор, ты станешь замыкающим.

Все молча повинуются.

Мы проходим ледник и выходим на пологий подъем, ведущий к перевалу. Я разрешаю снять страховку: здесь уже безопасно. Но Виктору велю по-прежнему идти сзади и следить: вдруг кто-нибудь отстанет. Сам я иду впереди. На нас опускается густой туман, и я начинаю волноваться, чтобы никто не потерялся. Порядок давно нарушен, и все, кроме меня и Виктора, идут, где хотят. Внезапно кто-то догоняет меня и обнимает за шею — прямо поверх рюкзака. Я изумленно оборачиваюсь — это Валентина.

— Молодец, мальчик! — шепчет она и исчезает в тумане.

...Мы прошли перевал засветло, но к месту ночлега спустились уже в темноте — правда, луна светила вовсю. Под конец пришлось траверсировать два-три крутых травянистых склона, и я слегка волновался за теток, потому что спускаться под рюкзаком по такому склону довольно трудно, гораздо труднее, чем подниматься. Но все обошлось, и мы оказались в чудесной речной долине. Там еще не было деревьев, но был ровный мягкий луг, серебристый от луны, и мы поставили палатки на почти сухую траву. Горы закрывали нас от ледника, и ночь была теплой.

Сначала атмосфера за ужином была слегка напряженной, но потом Павел Сергеич достал спирт, который развел и охладил в реке, и предложил выпить за то, что ледник и перевал пройдены, «несмотря на небольшие проблемы». Он сказал, что мы все проявили волю и мужество и заслужили маленький праздник. Мы сомкнули кружки, и кружка Кристины ударилась о мою. Они с Игорем держали себя так, как будто ничего не произошло. Надо отдать им должное — это было лучшее из того, что они могли сделать. Потому что начинать какие-то разборки, когда поход еще не закончен и все так или иначе обречены сидеть за одним столом, — это не выход.

На следующее утро, когда я умывался в реке, ко мне подошел Павел Сергеич. Он мялся.

— Женька, ты уж слишком резко вчера... Все-таки женщина...

Я молчал. Среди тех, кого я должен был живыми и здоровыми провести через ледник и перевал, тоже были женщины. И я отвечал за них. Но Павел Сергеич и без меня это знал... Он пожевал губами.

— Хотя, может, ты и прав... Может, это пойдет им на пользу... Особенно ей... Игорь-то — нормальный парень вроде. Просто любовь... Ну ты понимаешь...

Я понимал. Но в том, что касается этой толстенькой дряни, я совершенно не собирался наставлять ее на путь истинный и мне было по барабану, пойдет ей моя взбучка на пользу или нет. Я должен был вернуть всех, в том числе и ее, живыми. А воспитывать ее я не собирался. Это только в романах человек, испытавший потрясение, мгновенно перерождается и начинает переводить старушек через улицу. А эту телку можно было лупить по морде хоть каждый день, она бы только розовела и жрала еще больше... Я был уверен, что потом, когда они с Игорем вернутся из похода и поженятся, они станут очень гордиться, что у их союза было такое романтическое начало. Они будут рассказывать друзьям о ледниках и о горных вершинах и о том, как они оба преодолевали немыслимые трудности и вышли победителями в борьбе со стихией. И сами будут в это искренне верить... Но я не мог сказать всего этого Павлу Сергеичу и молчал.

...К вечеру мы спустились из высокогорья и разбили лагерь в роскошном хвойном лесу. Все истосковались по огню и теплу и, поставив палатки, кинулись собирать дрова. Только Игорь с Кристиной сидели у небольшого еще огня и дружно ели разогретую прямо в банке тушенку. Павел Сергеич поймал мой недоуменный взгляд и пробормотал:

— Понимаешь, Женька... Игорь сказал, что Кристина устала... А ужин еще нескоро... Я дал им одну банку...

Я пожал плечами — меня это не касалось. Я провел группу по маршруту, и они все вернулись живыми и с кучей впечатлений. А кто из них съел больше общей тушенки — не мое дело.

______________

© Ольга Колобова