БАЛБЕСЫ 

      Дождливый, слякотный выдался день, проходили мы мимо рабочих, кладущих асфальт в мокрый, прокисший грунт. 

      ─ Неужели не понимают, балбесы, вредность, бессмысленность этой возни? ─ сокрушалась жена. ─ Кому такое нужно? 

     Ответил ей, что вовсе  они не балбесы: велели им тут сегодня работать ─ они и работают. Возможно даже, выгодно это: приплачивают им за производственную вредность, всё прочее не их забота. Кстати припомнили мы забавную, если, конечно, можно назвать её забавной, историю, свидетелями которой были летом. Сидели мы на пушкинской аллее, неподалеку от нас смуглая женщина в коммунхозовской жёлтой жилетке поливала газон. Медленно водила длиннющим шлангом, тянувшимся от не близкого, метрах в тридцати от неё, вентиля. Напор воды, определить это было несложно, был хорош, однако же сочилась из шланга вялая, слабенькая струйка. Зато из двух дырок в нём ─ одна вблизи исхода, другая, тоже с пятак шириной, посредине ─ далеко, с фонтанной лихостью били куда им вдумается. Разливались лужи, шарахались люди. Понаблюдав немного за этим блудодействием, не выдержал я, спросил, почему не прекратит она эту нелепую, негожую работу. Она, на плохом русском, со слезой в голосе, сказала, что докладывала обо всём начальнику, столько ж воды зря тратится, ужас, но тот велел продолжать, дожидаться замены шланга. И вообще пусть не лезет она куда не просят. На вопрос мой, давно ли с ним беседовала, ответила, что уже больше трёх часов прошло, тот куда-то делся и больше не появлялся, а она боится ослушаться. И помедлив немного, добавила:

      ─ А, может, у вас так надо, откуда мне знать?

   Неизбывная беда наша. Вспомнился мне старый анекдот. Прибывшую в город иностранную делегацию повели гулять в парк. И там увидели они загадочную картину: один человек выкапывает ямы, другой, следуя за ним, засыпает их. Поинтересовались они смыслом этой работы. Оказалось, что проводилась посадка деревьев, выделили для неё троих. Тот, кто должен был вставлять в вырытую яму саженцы, не пришёл. Двое остальных исправно выполняли порученную им работу… 

БИБЛИОТЕКАРША 

     Не стало К. Совсем немного не дожила до  своего семидесятилетия. Если бы не возмутились, не засмеяли меня друзья-товарищи, сказал бы, что ушла вместе ней целая эпоха. И не менее шаблонный посыл: из «простой»,  учительской семьи, выглядела и вела она себя как родовитая аристократка. До последних  дней, как и с первого начиная, работала она библиотекарем. Да не обидятся на меня труженики сего богоугодного дела, олицетворяла она собой такой же штампованный книжно-киношный типаж библиотечной закомплексованной, немного не от мира сего, затворницы. Которых, однако, нынче вряд ли встретишь. Я дружил с её дочерью, врачом-гинекологом, не однажды дома у них бывал. Общение с её мамой всегда доставляло мне удовольствие. В комплекте, правда, с немалым удручением: рядом с ней ощущал я себя недалёким, поверхностным, плохо образованным. Начитана она была немыслимо.  Завидной обладала эрудицией, причём не в какой-либо одной-другой привлекавшей её сфере ─ широко и глубоко, чего ни коснись. В довершение ко всему уникальная досталась ей память, нисколько с годами не потускневшая. Она не просто огорчалась ─ едва ли не болезненно воспринимала, когда кто-то коверкал речь, неправильно ставил ударения. Выразиться перед ней даже не последними ─ предпоследними словами вообще было святотатством. А уж в вопросах морали, нравственности принципиальна была сверх всякой меры. Знал я, что с мужем рассталась она вскоре после рождения дочери. Та пошутила как-то: поражается-де, что могла её мама быть в близости с мужчиной, забеременеть. Столь же любопытно, что дочь при всём при том росла и выросла далеко не ангелочком, а её суровая профессия, осторожно выражаясь, к похвальной скромности и тщательному отбору слов не располагала. Мама, случалось, парочку таких слов ненароком услышав, не только  дар речи ─ сознание чуть не теряла. Вот такой образовался у них симбиоз. Не такая уж, кстати, и редкость. Об этом сейчас и говорили мы с дочерью, вспоминая маму. И, хоть и не к месту и не ко времени, посмеялись, припомнив одну из наших с мамой бесед. Речь тогда зашла о допустимости или недопустимости крепких выражений, когда обойтись без них ─ пожертвовать, значит, желаемым впечатлением, особенно в анекдотах. Заговорила об этом дочь,  ссылаясь на знаменитых классиков. Мама же доказывала, что так оправдывается неумение изложить свою мысль цивилизованно, не переходя дозволенных границ. Для чего же тогда существуют эвфемизмы? Русский язык настолько богат, что всегда отыщется слово, подразумевающее другое, негожее. В конце концов, вполне достаточно намекнуть ─ умный человек как надо поймёт, на дурака и слова тратить жалко. С чем и обратилась она, рассчитывая на поддержку, ко мне. Дочь безысходно вздохнула:

     ─ Ох, мама, ты непробиваема. ─ И мне: ─ А расскажи тот свой анекдот о трёх вдовах, пусть мама потешится.

     Я, поколебавшись, всё же решился. Там делятся три вдовы, отчего ушли из жизни их мужья. Одна сказала:

      ─ Мой пил, пил ─ и спился.

      Другая:

      ─ Мой курил, курил ─ и скурился.

      Третья:

      ─ Мой… ну, в общем, он скончался.

     ─ Вот, ─ усмехнулась дочь, - теперь твоя душенька довольна?

      ─ Довольна, естественно, ─ пожала та плечами. ─ Деликатная женщина, не стала посвящать их в личную жизнь своего покойного мужа. Может быть, так тяжело он хворал, что и вспоминать ей больно. Не пойму только, почему вы считаете это анекдотом…

      Не стало К., и много чего вместе с ней не стало… 

 БОТИНОЧКИ

      Рассказала эту историю женщина, работавшая когда-то воспитательницей в детском саду. Будто бы после этой истории уволили и даже, после заявления родителей, судить хотели её сотрудницу. Говорю «будто бы», потому что больно уж она смахивает на анекдот. Хотя, вполне могла и быть, мало ли случается в жизни нашей такого, чего, по присловью, нарочно не придумаешь.

       Дело было зимой, выводилась малышня на прогулку. Проблема немалая, всех надо сначала одеть, обуть, причём очень быстро: ребятишек около двух десятков, пока с последним управишься, первый в тёплой одёжке  своей запарится. А тут ещё выпало так, что напарница её заболела, нянечка вообще на работу не вышла, ей одной за всё отдуваться. Немолодая уже, грузная женщина, гипертоничка. Торопилась, мокрая вся, одышка. И на ту беду мальчик, один из последних, едва до сердечного приступа её не довёл. Стала надевать на него ботиночки, а те до того тесными оказались, с большущим трудом удалось напялить. Когда, пыхтя, разогнулась, он ей говорит: «Это не мои ботиночки». Беззвучно выразившись, стащила она эти ботиночки, взялась надевать другие. Мороки оказалось не меньше, возилась уже, стоя на коленях, поясница разламывалась. Он ей потом говорит: «Вы не на те ножки надели ботиночки, перепутали». Проклиная всё на свете, поменяла она ботиночки местами. И не меньше дивилась, каких трудов снова ей стоило натянуть на мальчика его ботиночки, извелась вся. Решила сказать маме, когда  та будет его забирать, что если завтра приведёт сына в этих негожих тесных ботиночках, откажется его принимать, пусть жалуется куда хочет. Наконец все эти мучения остались позади, отдышалась она, пот со лба вытерла, спросила: «А где твои варежки?» «Я их засунул в ботиночки», - отвечает тот...

      Ну, чтобы всех дальнейших событий не касаться, скажу только, что не сдержалась она, шлёпнула его пару раз по заднице. Почти символично, вообще-то, просто душу отвела, но  достаточно, чтобы он потом разревелся и нажаловался маме. Нехорошо, конечно, бить ребёнка, тем более воспитательнице, это вам каждый скажет, ещё и в праведном гневе добавит, что гнать таких надо поганой метлой, вообще к детям близко не подпускать. Так с нею и поступили, и запись соответствующую в трудовой книжке сделали. Хорошо ещё, повторюсь, что не засудили, а ведь варианты эти были, и серьёзные, там родители такие оказались, не приведи господь…

     Если это действительно анекдот, то анекдот не самый весёлый. Не всем же анекдотам быть весёлыми.

В МАГАЗИНЕ

  Слышал бы кто-нибудь начало этого нашего разговора, решил бы, что оба мы рехнулись. Но никого у кассы в этот вечерний час не было, подошёл один я с бутылкой вина. Тут же висело объявление, что алкогольные напитки продаются только лицам, достигшим восемнадцати лет по предъявлению паспорта. Кассирша, молодая симпатичная девушка, как-то подозрительно, почудилось мне, глянула на меня. А я, кивнув на это объявление, плоско пошутил:

─ Мне что, надо паспорт вам показать?

─ Покажите, ─ неожиданно ответила она.

Далее диалог наш продолжался так:

─ Но у меня, к сожалению, нет его с собой.

─ Тогда не продам.

─ Так и не продадите?

─ Почему же, принесёте паспорт – продам.

─ А я вот возьму – и нажалуюсь вашей начальнице, ─ всё ещё блажил я.

─ Не нажалуетесь, она в отпуске.

─ А кто вместо неё?

─ Я вместо неё.

─ Как же мне быть? Мне без вина никак нельзя.

─ Сходите домой, принесите паспорт.

─ Но я живу в другом городе.

─ Ничего, съездите, я подожду.

─ Это ваше последнее слово?

─ Нет, ─ вздохнула она, ─ не последнее. Последним напрашивается другое. Если б вы только знали, как осточертели мне все эти дурацкие шуточки-прибауточки. С утра за кассой сидишь, к концу дня жить уже не хочется. Ну, когда парни эти, недоумки, изощряются здесь, понять ещё можно, но, извините, в вашем-то возрасте… 

─ Это вы меня извините, ─ подосадовал я на себя. И попробовал оправдаться: ─ Но есть ведь и другой вариант. Вот, подумал я, сидит весь день за кассой девушка, к концу дня жить ей, наверное, не хочется. Дай, думаю, пошучу с ней, может, настроение у неё чуть поднимется, отвлечётся она, развлечётся немного. К тому же не посчитает, что в моём-то возрасте заигрываю с ней, не возмутится.

─ Один – один, ─ сказала она, ─ давайте вашу бутылку. ─ И, вручая мне чек, улыбнулась: ─ Заходите.

─ Обязательно,─ пообещал я.

Обманул. В этом дальнем районе оказался я случайно, и вряд ли когда-либо снова сюда приеду. А жаль. 

ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ 

    Сначала он стеснялся меня, ладошка его, когда знакомился я с ним, была влажной и подрагивала. Бабушка, давняя моя приятельница, заранее предупредила его, что придёт к ним доктор, написавший книжку о приключениях ёжика Тошки, которую читала ему перед сном. Он лишь недавно выкарабкался из долгой и тяжёлой болезни, слаб ещё был и капризен. Шестилетний, он,  как почти все часто хворавшие дети, не по годам взрослел, замкнутый был, малообщительный. От бабушки ни  на шаг, тайком поглядывал на меня с  настороженным любопытством, словно ожидая чего-нибудь необычного, непривычного. Но вскоре, за столом уже, когда чаёвничали мы, подхихикивал над побасенками, которые рассказывал я, чтобы позабавить его, расположить к себе. И когда бабушка попросила внука раздеться, чтобы мог я посмотреть и послушать его, уговаривать  мальчика не пришлось. Подоспело время ложиться ему спать, и он, к бабушкиной радости, не стал, как обычно, артачиться, зашептал ей что-то на ухо. Сказал ей, оказалось, чтобы попросила она меня немного посидеть с ним, хочет он со мной поговорить. Я, конечно же, согласился, сказал даже, что сам об этом подумывал, потому что очень мне с ним интересно. Остались мы с ним в детской вдвоём, побеседовали. Я уверен был, что поговорим мы о моём ёжике Тошке, что там с ним да как, буду ли писать о нём дальше ─ обычное и привычное дело, когда встречаешься в библиотеке с ребятишками. Но речь у нас зашла вовсе о другом, чего я никак не ожидал. Почему, например, одни люди болеют, а другие нет, есть ли болезни, которые нельзя вылечить и от чего это зависит. И сколько вообще сможет прожить человек, правда ли, слышал он, что чуть ли не двести лет, просто по разным причинам никому это пока не  удалось. Ещё он спросил, возможно ли, если  медицина всё-всё будет уметь, чтобы человек жил как захочет долго, менять себе станет больные или старые органы на новые. Я сразу предпочёл нужный, приемлемый сейчас тон: повёл себя с ним как со взрослым, равным собеседником, внимательно выслушивал его, не посмеивался. Хоть и подивился необычности его интересов. Сошлись на том, что человеку, вообще-то, нужно бы жить столько, чтобы мог нормально думать, чем-то заниматься и, главное, никому не быть в тягость, как, например, помнит он, его дедушка, который два года ничего не соображал и не вставал с постели. Вот уж никогда не поверил  бы, что стану говорить так и об этом с шестилетним мальчиком. Чтобы как-то понизить градус нашего общения, рассказал ему притчу о древнем китайском учёном, сумевшем изобрести эликсир жизни. Тот, кто выпьет его, становился бессмертным. Но при одном условии: что не вспомнит в это время о вертлявой макаке с голой  красной задницей. Не один уже век с той поры прошёл, но ни кому ещё это не удалось. Он сначала озадаченно поморгал, но быстро догадался в чём тут подвох, заулыбался и сказал: 

      ─ А вот я бы не вспомнил. Я ж не знаю, какая она, эта макака, и почему  у неё задница красная. Я и в зоопарке ни разу ведь не был. Я бы тогда, значит, мог стать бессмертным?

      ─ Ну, ─ пожал я плечами, ─ макака тут не обязательно, ты ж понимаешь, могла быть и не макака, что-нибудь другое. Вот ты, к примеру, какое условие не сумел бы выполнить?

      ─ Я? ─ призадумался. И снова улыбнулся. ─ Если бы предупредил он меня, чтобы я, когда пил, обязательно о чём-то не вспомнил, тогда, наверное, о торте. Знаете, большом таком шоколадном торте, а на нём всякие красивые узоры, розочки  из этого… как его… из крема... Я в магазине видел…

      ─ О торте? ─ поразился я, старый недоумок, у которого тут же врачебный диплом отобрать следовало бы. ─ Почему о торте?

      ─ Ну, не знаю, ─ смутился он, ─ вдруг подумалось так. ─ У меня же диабет, нельзя мне… 

       Выручила меня бабушка, заглянула к нам…

ВОЛШЕБНИК 

Отрывок из разговора с семилетним соседом. Он поджидает маму, я – жену, пообщались.

Он:

─ И что, если очень захотеть, то всё можно получить?

Я:

─ Обязательно.

─ А если я захочу стать волшебником?

─ И волшебником тоже.

─ А вы такого не хотели?

─ Хотел, и уже стал.

─ А что вы волшебного умеете?

─ Много чего. Могу, например, менять направление ветра. И время тоже. 

─ А как вы это делаете?

─ Ну вот, например, выхожу я на улицу, а ветер дует мне в лицо. Иду в обратную сторону, он опять в лицо мне дует, и так всегда, куда бы я ни шёл.

─ А время как?

─ Время тоже от меня зависит. Если я опаздываю, оно летит очень быстро. А если вышел с запасом или жду кого-нибудь, еле тянется.

Он долго молчит, глаза его туманятся, видно, как упорно пытается осмыслить сказанное мной. Наконец он собирается с мыслями:

─ Так какая же вам польза от этого? Зачем такое хотеть?

Я – глубокомысленно:

─ Потому что без этого никогда настоящим волшебником не станешь.

Выходит из магазина мама, уводит его. Он всё время оглядывается на меня, даже сбивается с шага. Я жалею уже, что морочил ему голову. Маловат он ещё для таких побасенок. Решаю при первом же удобном случае сказать, что просто пошутил, позабавить его хотел. Он ещё раз оглянулся, хитро вдруг улыбнулся мне, подмигнул. Молодчина он, понял всё, как надо. Я порадовался. Как сложится в дальнейшем его жизнь, никому не ведомо. Но что чувство юмора будет у него отменное, можно не сомневаться. А это дорогого стоит и не каждому дано. И не однажды выручит. Впрочем, тут же подумалось, сможет иногда и неслабо навредить ему, у нас за этим дело не станет, примеров тому не счесть, по собственному опыту знаю. Размышляя над этим, шёл я в другую сторону. Ветер дул мне в лицо.

ВОПРОС 

      Видел сегодня красивую, стройную молодую женщину с тяжёлыми, очень уж толстыми ногами. Пожалел. Красоту пожалел, несправедливостью этой проникся. Понятно, что мало кому дано если не достичь совершенства, то хотя бы приблизиться к нему. Но, не вдаваясь в суждения о творце всего сущего, назову его по умолчанию природой, трудно постичь намеренность это или случайность. Порой кажется, что этот (эта) кто-то не то чтобы проводит какие-то непостижимые нашему разумению эксперименты, а чуть ли не забавляется. Вплоть да впадения в крайности. Впрочем (я сейчас не выпендриваюсь, просто своими словами излагать это не рискую), согласно концепции теодиции Высшее Божество безоговорочно признаётся абсолютным добром, с которого снимается любая ответственность за наличие зла в мире. 

Много лет назад знал я девушку редкостной красоты, не налюбуешься. Она никогда не улыбалась. У неё были ужасные зубы – редкие, кривые. Нынче, конечно, беда эта была бы поправимой, но в то время… Вот довелось мне знать парня с дивными вокальными данными, лишённого музыкального слуха. Да мало ли таких парадоксов и я ли один встречался с ними? Люди с блестящими математическими способностями, делающие нелепейшие грамматические ошибки. И наоборот: одарённые гуманитарии, неспособные освоить таблицу умножения. Тонкие, просвещённые филологи, литературоведы, пишущие бездарные стихи. Умницы, интеллектуалы, напрочь лишённые чувства юмора. Талантливые конструкторы, изобретатели, не умеющие вбить гвоздь. Люди наблюдательные, понятливые – страдающие топографическим кретинизмом, способные заблудиться в трёх соснах. Люди очень робкие, застенчивые могут вдруг взорваться, нагрубить, слов не выбирая. Алкаш убогий, всю холодную ночь провалявшийся на земле «под забором», всего лишь ищущий утром где бы ему опохмелиться. Случись такое со здоровым, нормальным человеком, навсегда скорей всего почки загубил бы. Недобрые, желчные мизантропы, нежно, трогательно любящие кошечек да собачек. Плюгавый, никудышный мужичонка с феноменальным детородным органом. Это я навскидку, первое, что в голову приходит, примеров таких не счесть, каждый, повторюсь, может продолжить этот ряд по своим наблюдениям. 

Спроста это? Неспроста? Прихоти судьбы? Окорот кому-то или чему-то? Не более чем равнодушие к роду человеческому: как уж вышло, так и вышло, «вас много, я один»? Но ведь если ни один волос с головы человеческой… ─ далее по тексту, как же тогда быть с ведомым нам или неведомым? Чему или кому это в пользу или в ущерб? Мой товарищ, главный врач больницы, красивый, спортивный, двухметровый, не пивший и не куривший, умер вдруг, не дожив до сорокалетия, другой, меры ни в чём не знавший, средоточие всех мыслимых пороков, бодро отметил недавно свои восемь десятков. И что? Уразуметь бы ещё, кому я сейчас этот вопрос задал.

РЫНОК

    Покупали мы на рынке абрикосы. Искали, как водится, подешевле да послаще. Ростовский рынок, тем более летом, ─ роскошное зрелище, тешит взор изобилие фруктов, овощей.  Предложение явно превышает спрос, покупатели здесь не кучкуются, выбирают неспешно, привередничают. Внимание наше привлекла небольшая очередь у прилавка с фруктами. Неистребимое стадное чувство: если очередь ─ значит, неспроста. Торговала там бойкая, молодая темноволосая женщина. И выставленный ею товар был отменный, завлекательно выглядел, красиво разложен по небольшим пластмассовым контейнерам, цены приемлемые. Нас она встретила радушно, как старых и добрых знакомых. «Не спешите, ─ предупредила, ─ сначала попробуйте. Тут у меня краснодарские, армянские, турецкие, какие вам понравятся». ОтрезАла от каждого «национального» абрикоса кусочек, давала жене на пробу. Выбор супруга сделала, контейнер этот был тщательно взвешен и вручён нам. Поблагодарив нас за покупку и пожелав доброго дня, так же приветливо заулыбалась она очередному покупателю. Очень нам всё это понравилось. Ну какая, вроде бы, разница, любезна или не любезна была она с нами, не за тем пришли, а ведь приятно. 

Вернувшись домой, обнаружили мы, что под лежавшими сверху хорошими абрикосами немало мятых, в тёмных пятнах начавшегося гниения.  Рассказал я эту незамысловатую историю вовсе не для того, чтобы «отомстить» коварной торговке  или предостеречь кого-то от нашему подобного простофильства. Тут другое. Мы, выросшие на безразличном, равнодушном, зачастую пренебрежительном  к нам отношении магазинных продавцов, так и не сумели за столько лет привыкнуть толком к тому, что дружелюбно они улыбаются, стараются угодить. Пусть и не однажды убеждались, что в подавляющем большинстве все эти щедрые посулы, льготы, скидки, особенно для пенсионеров, ─ лишь способ выгадать, усыпить бдительность. И наказывались на этом, приобретая что-либо «льготное», оказавшееся потом  или дороже обычного, или плохого качества. Забывая о непреложной истине, что никто никогда не продаст и не сделает ничего себе в убыток. Прежде всего затейники-коробейники или «установщики-приборники», кому, случалось, открывали мы дверь, впускали в дом. Ума тут большого не надо: если доброхот этот тараторит не умолкая, обещает и гарантирует немыслимое, готов только для вас, как для родного, поступиться чем угодно, из безмерного уважения к вашему почтенному возрасту особенно,─ ждите какого-нибудь подвоха. Бывают, конечно, и опровергающие этот постулат  исключения, но крайне редко. 

И вообще текст этот рассчитан в основном на тех, кому «шестьдесят плюс», пришельцев из советских времён. Нам уже перековаться непросто. И всё это не досужие размышлизмы, а, с позволения сказать, целая философия. Мы не лучше и не хуже, мы ─ другие. И реакция у нас другая, и мораль другая, хотим мы того или не хотим. Уж не знаю к месту здесь или нет, но вспомнилась мне сейчас одна смешная история из прошлого. Награждали сторожа, подсобившего изловить воровскую шайку, которую долго не удавалось выследить. Спросили его, как сумел он распознать их. Тот поведал, что подкатил к складу грузовик, документы для получения товара сомнений не вызывали, но насторожило его, как быстро, слаженно, без перекуров работали грузчики, а более всего ─ что и водитель помогал им грузить, трудился с ними наравне. Тут уж он не засомневался. Впрочем, история эта вовсе и не смешная.
_______________________

© Кисилевский Вениамин Ефимович