Продолжение публикаций, начатых в №№ 9 [377] 1.11.2020, 1 [379] 1.01.2021, 4 [382] 1.04.2021, 6 [384] 1.06.2021, 8 [386] 1.08.2021, 12 [390], 7.12.2021.  Другие мои материалы о Зелинском см. в №№ 8 [281] 10.07.2014, 9 [282] 05.08.2014, 13 [301] 10.11.2015, 6 [339] 30.05.2018.

Для удобства поиска и чтения предлагаем адрес авторской странички О. А. Лукьянченко в журнале relga.ru с активным перечнем упомянутых публикаций.

Тысяча девятьсот двадцать второй год Фаддей Францевич встречает, что называется, в подвешенном состоянии, или, тоже подходящее сравнение, сидя между двух стульев. 

Почти два года миновало с момента, когда была поставлена подпись начальника Польского государства Юзефа Пилсудского под документом, утвердившим Тадеуша Зелинского в звании профессора Варшавского университета. И не только профессора, но и заведующего Кафедрой классической филологии. Более того, 22 апреля 1920 года им уже была произнесена инаугурационная речь.

(Факультативную для темы реплику прячу в скобки. Речь не о том Императорском Варшавском университете, который эвакуирован был в 1915 году в Ростов-на-Дону, стал здесь сначала Донским, затем Северо-Кавказским, потом просто Ростовским, носил имена выдающихся ученых – Молотова и Суслова… И наконец, растворился в малосъедобном винегрете, обозначенном неблагозвучной, с китайским акцентом, аббревиатурой ЮФУ. Речь о новом университете, открытом в возрожденной Польше.)

И в то же самое время Зелинский остается, вот уже четвертое десятилетие, профессором Петербургского, тогда Петроградского государственного университета, находится на берегах Невы, куда вернулся к началу 1920/21 учебного года и где продолжает жить и работать на протяжении последних полутора лет. В списке преподавательского состава факультета общественных наук он указан как лектор по Истории античных литератур.

Но решение о перемене гражданства принято и отмене не подлежит. Рижский мир, заключенный между Советской Россией и Польшей 18 марта 1921 года, предполагает оптацию, т. е. возможность для тех, кто имеет отношение к новообразованному государству, стать его гражданами. 

Заявление о желании принять гражданство Польши Ф. Ф. Зелинский подает 16 сентября 1921 года, а спустя три с лишним месяца, 23 декабря, получает от Народного комиссариата по иностранным делам удостоверение, подтверждающее, что он «оптировал польское гражданство». Такие же удостоверения выдаются его жене Елизавете Васильевне и дочери Веронике. 

Параллельно, еще через три с лишним месяца, оформляется командировка от Главного управления научными, музейными и научно-художественными учреждениями (Главнаука) в Грецию и Италию. Вот этот документ:

В Петроградское управление научными учреждениями Академического центра, копия в Петроградский государственный университет

Рассмотрев в заседании 8 минувшего апреля представление Петроградского Губернского Отдела Народного Образования от 16 марта с/г за № 1756 по поводу ходатайства Петроградского Государственного Университета о командировании профессора по кафедре античной культуры Ф. Ф. Зелинского в сопровождении жены Елизаветы Васильевны и дочери Вероники сроком на один год в Грецию и Италию, Комиссия по заграничным командировкам при Акцентре постановила: просимую командировку разрешить сроком на один год без выдачи субсидии, но с сохранением содержания. Сообщая об изложенном, Главнаука просит уведомить профессора Ф. Ф. Зелинского, что за получением документов, необходимых для представления в НКИД на предмет выдачи заграничного паспорта ему необходимо обратиться в Секретариат Коллегии НКП по адресу: Москва, Остоженка, д. 53, комн. 57.

Петроградское управление научными учреждениями Академического центра

По поводу этого документа Зелинский дает краткий комментарий в Автобиографии 1924 года:

«Я вынужден был прибегнуть к невинной хитрости и попросил откомандировать меня в качестве представителя университета на юбилей Падуанского университета (май 1922 г.). В Падую я, разумеется, не поехал: мне не дали денег – но послал туда красивое приветствие на латинском языке».

И наконец, из справки заведующего зданиями Ленинградского госуниверситета от 21.05.1925 мы узнаём, что «Ф. Ф. Зелинский выбыл из дома №11 по Университетской набережной 4 мая 1922 г. за границу в Польшу».

Как ни крути – это все-таки изгнание. Но в отличие от сотен и тысяч других российских изгнанников, которыми будет переполнена Европа 1920-х годов, у Зелинского важное преимущество – он не эмигрант, он оптант. Кроме того – желанный гость, который приезжает в страну, где его знают, любят и ждут.

И не просто ждут. Пока Зелинский занят в России бюрократическими процедурами, связанными с переездом, польская периодика буквально обрушивает на читателей неиссякаемый поток его работ. Начало положено 28 января 1922 года еженедельником для женщин под названием «Блюшч» («Плющ»), печатающим в двух номерах «Ифигению» – польский перевод известного очерка, входящего в цикл «Из жизни идей». Здесь же, в двух мартовских номерах, будет помещена «Антигона», восходящая к тому же источнику. Четвертого февраля, день в день с окончанием упомянутой публикации «Плюща», подхватывает эстафету «Тыгодник Иллюстрованы» («Иллюстрированный еженедельник») со статьей «Парламентаризм в Римской республике», также относящейся к названному циклу. Через неделю там же и оттуда же – «Остракология».

В четырех апрельских выпусках и первом майском (6 мая) тот же «Блюшч» воспроизводит на польском работу «Происхождение комедии». Забегая несколько вперед, отметим, что с конца августа более десятка изданий, и в их числе такое экзотическое, как «Газета Администрацьи и Полицьи Паньствовей» («Газета государственной администрации и полиции») приступают к печатанью переводов «Аттических сказок», которое продлится почти до конца следующего, 1923 года. В этот период, начиная с 21 августа 1922 года, практически ежедневно в том или ином печатном органе, а иногда и в нескольких сразу появляются публикации Зелинского.

И, что удивительно, в России происходит подобный же процесс: ее типографии загружены сотнями страниц работ Зелинского, заказанных различными издательствами и журналами. Их количество (и не только в описываемый период, но и за все годы смутного революционного и послереволюционного времени) просто поражает. Ограничимся лишь цифрой, указанной в заголовке нашего очерка. Датируя предисловие Новым 1922 годом, Зелинский отправляет в печать 4-й том цикла «Из жизни идей» «Возрожденцы», и уже в мартовско-апрельском номере издаваемого Петербургским философским обществом журнала «Мысль» появится рецензия Бориса Казанского на эту книгу. Параллельно же, а по времени несколько раньше, выходит «Религия эллинизма», открывая список книг новорожденного издательства Academia. Тем временем верный Михаил Сабашников начинает выпуск знаменитой и в наши дни «Сказочной древности» и завершает цикл «Аттических сказок».

Титульный лист книги "Царица вьюг"

 

 Это что касается книг научно-популярных и беллетристических. Продолжают появляться и научные работы. Академическое издание «Гомеровская психология» (февраль); «Ритмика и психология художественной речи» (март – апрель) в упоминавшемся выше журнале «Мысль». Но и это еще не всё! Нельзя упустить из виду публицистику: яркие статьи-фельетоны «Эстетическое дышло» и особенно «Красная наука». Остановимся на них подробнее. Но прежде охарактеризуем вкратце общественно-политическую атмосферу в стране, которой в конце года предстоит стать Союзом Советских Социалистических Республик.

Определяют эту атмосферу голод, еще с прошедшей осени охвативший огромные территории, и продолжающийся красный террор, несколько смягченный и принявший закамуфлированные формы. Камуфляж необходим, ибо без помощи проклятых буржуев большевикам не выстоять. Уже 8 января РСФСР дает согласие на участие в Генуэзской конференции, которая в мае приведет к фактическому признанию европейскими странами большевистского режима. А для этого его вождям пришлось притвориться цивилизованными правителями. Но разлагающийся мозг Ленина и в этих условиях изобретает новые и новые жестокости, лишь пряча их за завесой всё усиливающейся секретности. Под предлогом борьбы с голодом ВЦИК 23 февраля издает декрет об изъятии церковных ценностей, а 19 марта Ленин обращается к Политбюро со строго секретным письмом, в котором содержатся, в частности, такие призывы:

Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления…

Чем большее число реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

«Самый человечный человек» – как тут не согласиться с основоположником советской поэзии!

Разобравшись (воспользуемся современным сленгом) с ненавистными попами, Ленин переключается на новую мишень. Неделю назад он закончил вчерне статью для журнала «Под знаменем марксизма» и теперь занимается ее отделкой. Статья называется «О значении воинствующего материализма». Выразительна ее преамбула: «Об общих задачах журнала тов. Троцкий сказал уже все существенное и сказал прекрасно». И кто-то до сих пор считает, что троцкизм и ленинизм не одно и то же? Но это – замечание попутное. Суть же статьи, чересчур многословной, малосодержательной и, как всегда, полной ругани, в том, что «наш безусловный долг привлекать к совместной работе всех сторонников последовательного и воинствующего материализма в борьбе с философской реакцией и с философскими предрассудками так называемого “образованного общества”». То есть, столь не любимой вождем мирового пролетариата интеллигенции. В заключительной части статьи автор неодобрительно отзывается о присланном ему окольными путями номере журнала «Экономист» и особенно резко проходится по материалу, который поместил там «некий г. П. А. Сорокин» – в будущем всемирно известный социолог, Ленину, заметим кстати, хорошо известный, о чем тот в пылу возмущения, вероятно, забыл. Особенно зловещими выглядят два заключительных ленинских абзаца:

«Рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею еще не научился, ибо, в противном случае, он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной “демократии”. Там подобным крепостникам самое настоящее место.

Научится, была бы охота учиться».

С какой стати Питирим Сорокин зачислен в крепостники, хотя был видным деятелем партии эсеров; зачем учиться пролетариату, если, став ученым, он превратится в ненавистную интеллигенцию, – вопросы риторические, зато угроза звучит недвусмысленно. И очень скоро будет выполнена.

Вернемся к упомянутому журналу «Экономист», являющемуся, по мнению вождя, «явным центром белогвардейцев». Прислан он был редактором журнала Далматом (Долматом) Лутохиным. В истории культурной жизни России, а затем Советского Союза в 1920-е годы этот человек занимает заметное место. В 1922 году он издал альманах «Утренники» в двух выпусках. Они были представлены на книжной выставке во Флоренции, приуроченной к Генуэзской конференции, долженствующей показать цивилизованному миру, что большевики не такие уж дикие и не чураются культуры. Оба выпуска с точки зрения большевистской цензуры носили крамольный антисоветский характер, однако, как сокрушался позднее небезызвестный Зиновьев, всех ввело в заблуждение название «Утренники», наводившее на мысль о безобидных книжках, адресованных детям. Именно там и были помещены упомянутые выше статьи Зелинского.

Обложка и титульный лист альманаха "Утренники"

 

Позднее Лутохин вспоминал:

В статье «Эстетическое дышло» Ф.Ф. Зелинского, присланной мне перед его отъездом в Польшу, подданство которой он оптировал, было действительно опасное место. Цитируя одного древнего римского поэта, он приводит двустишие, гласящее приблизительно так: «Следую тем, кто так поспешно покидает вашу республику: ею управляют нынче глупые юноши»… Цензор оказался классиком и двустишие вымарал.

Любопытный эпизод произошел с другой статьей проф. Зелинского – «Красная наука». Статья была помещена на двух гранках. Первая гранка прислана из цензуры с разрешительной надписью без помарок, вторая оказалась – целиком зачеркнутой. Я поместил тогда в «Утренниках» начало статьи, поместив под ней «Продолжение следует», и заявил цензуре, что снесусь с автором, прося его иначе изложить свои мысли, считаясь с современными условиями русской печати, чего, конечно, я не сделал. Мысли запрещенные, даже при их неизвестности, сильнее воздействуют на общественное мнение мыслей разрешенных!..

Однако, когда вторая книга «Утренников» вышла, в типографию явились представители инспекции над типографиями для расследования, почему начало статьи Зелинского «Красная наука» помещено было без тех купюр, которые цензура признала необходимыми. Оказалось, что цензор, получая по 2 экземпляра гранок, проглядывает первый экземпляр, остающийся затем при делах цензуры, а на другой экземпляр пометки цензора переносит обычно канцелярия отдела печати, которая на этот раз забыла их перенести во 2-й экземпляр, посылаемый в типографию, почему мы и получили начало статьи без изменений. Невинность редакции и типографии были в данном случае совершенно очевидны – однако был составлен протокол, а у ответственного представителя типографии отобрана была подписка о невыезде из Петербурга. Какие купюры хотела сделать цензура в начале статьи «Красная наука», я не знаю, но вторая ее половина была перечеркнута цензором целиком.

Статью «Эстетическое дышло» пока обнаружить не удалось. А вот «Красная наука» усилиями польской исследовательницы биографии и творчества Зелинского Ханны Геремек (1930–2004) была опубликована в журнале «Новая Польша» (№ 11/2003). Правда, журнал с этим названием претерпел в последние годы некие изменения, и теперь электронные версии материалов почему-то стали недоступны. Поэтому придется тезисно изложить суть статьи. Определяющий тон ее – саркастический. Неким лицом из числа преподавателей «многострадального» университета было заявлено о существовании красной науки и даже «красной истины». Путем нескольких логических выкладок Зелинский делает вывод: «наука будет тем более красной (белой, черной), чем менее она будет научной». Далее, на примере восстания Спартака, он рассматривает варианты оценки этого исторического события с различных, условно говоря, классовых точек зрения. И делает вывод, что оценки эти будут строиться на фантазии и эмоциях – они и есть почва для «красной науки».

Но должна ли в красном государстве проходиться исключительно красная наука? – задается вопросом автор, и так как ответ власти на него, само собой разумеется, положительный, тут же уточняет: 1) как осуществить исключительность прохождения красной науки и 2) что более желательно: чтобы молодежь слушала исключительно красную науку, или чтобы она проникалась исключительно красными убеждениями? 

Свобода неотъемлемое достояние науки, это доказано всей ее историей; контроль и насильственное направление научного преподавания неосуществимы. «Почему всякие оппозиционные течения, даже самые несостоятельные, так сочувственно воспринимаются учениками? Потому что они знают: говоря нам это, учитель рискует своей карьерой – значит, он убежден».

Заканчивается статья следующим рассуждением:

Я не хотел преждевременно смущать себя и своих читателей, но теперь признаюсь: во время всего этого спора я видел на лице моих противников улыбку – не то насмешливую, не то презрительную. «Мы вовсе не так наивны, как вы воображаете. Мы прекрасно знаем, что то студенчество, о котором вы говорите, – студенчество интеллигентное, сознательное, одним словом – настоящее – не за нас. Мы поэтому сами на нем поставили крест… Или, вернее, поставили бы, если бы таковой имелся в нашем распоряжении. Но зато в нашем распоряжении иная молодежь, с иной психологией, не столько образованная, сколько натасканная необходимыми специальными знаниями и, прежде всего, пропитанная ненавистью. Для нее-то в сущности имярек и изобрел красную науку…

О судьбе этой статьи Зелинский так и не узнал. Как и о многих других своих работах, отданных в печать в покинутой России. А издатель Лутохин был арестован в Петрограде 16 августа и по постановлению Президиума ВЦИК от 21 августа 1922 г. выслан за границу. Трудно сомневаться, что такая же насильственная высылка, получившая в истории название «философский пароход», ожидала бы и Зелинского. Но он счастливо опередил события, о чем сообщает в Автобиографии:

С апреля 1922 г. я окончательно стал профессором Варшавского университета. Благодаря радушию коллег мы получили в самом университете уютную, окруженную зеленью квартиру.

Датировка вызывает сомнения, так как противоречит приведенным ранее документам, из которых следует, что 8 апреля представление о командировке лишь рассматривалось в соответствующих инстанциях, а в справке об убытии из петроградской квартиры указано 4 мая. То ли память подвела переселенца, то ли справки составлялись задним числом – сейчас установить трудно. Но вот почтовое отправление, адресованное младшей дочери Ариадне:

Варшава, 8 мая 1922 

Дорогая моя умница Адочка. Это уже вторая открытка (первая не сохранилась. – О. Л.), которую я тебе отсюда пишу. Надеюсь, что ты получишь их от меня еще много, но что мы все-таки еще увидимся, и другой разлуки уже не будет. Но и ты меня не забывай и пиши мне усердно. Я теперь уже совсем здоров, много хожу и читаю лекции. Все меня здесь любят, и было бы совсем хорошо, если бы только вы, мои дорогие, были со мною…

Из содержания послания следует, что приезд состоялся не вчера и не позавчера.

В помеченном тем же числом письме Стефану Сребрному речь идет главным образом о хлопотах Зелинского, связанных с намерением перевести ученика и младшего товарища из Люблинского университета в Варшавский, а также упоминается о встрече с сыном Адама Мицкевича Владиславом. То есть, судя по содержанию этого письма, пребывание в Варшаве стало для автора привычным, ибо о каких-то делах, связанных с недавним приездом, не упоминается вовсе.

Но как бы там ни было, с апреля или мая, Зелинский уже варшавянин. И останется им до 11 ноября 1939 года, когда и отсюда ему предстоит отправиться в изгнание.

* * *

Перед Рождеством Варшавский университет готовит группу студентов для поездки на каникулы в Италию. Руководство группой поручается Зелинскому. Последние дни года проводит он в знакомых с юности центрах мировой культуры: Риме, Болонье, Венеции, Флоренции. Вместе  со своими подопечными удостаивается аудиенции у Папы Римского…

«Бегаю, перевожу, представляю, говорю на итальянском, польском, латыни и т. д. Время летит, и хоть не хочется покидать эту теплую, солнечную и зеленую страну, но нужно. Я гость польского консула; комфорт, и то, что дороже комфорта, – сердечность», – пишет он Стефану Сребрному в новогодней открытке из Флоренции от 2 января 1923 года.

Чувствуется, что у Зелинского веселое праздничное настроение. Он снова в своей стихии – Италия, молодежь, увлекательные экскурсии. И вряд ли в тот момент подозревает, какой удар готовит ему судьба в конце так славно начатого года. 

________________________

© Лукьянченко Олег Алексеевич