 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Современный человек чаще является объектом войны, чем он сам об этом думает. Сегодня человечество обменивается ударами, которые незаметны. Они направлены на массовое сознание, за счет чего меняется и сознание индивидуальное. Это та же война, призванная сохранить биологическую жизнь человека, но в результате ее мы имеем уже другого человека с измененной картиной мира, где враг должен стать другом. Гибридная война – когда выстрел приходит не оттуда, откуда ждешь и к чему готовишься. И выстрел тоже будет другим. К примеру, для развала Советского Союза значимым видом воздействия была западная массовая культура в широком смысле: от джинсов и Битлз. Сегодня – это сериалы, которые полностью вытеснили свои фильмы. Или, как очень условный пример: противнику поставили подножку во время бокса… Если посмотреть шире, то элементы гибридности присутствуют везде. Читая книгу, смотря фильм, мы получаем модели поведения, которые переносим на себя. Это связано с тем, что в момент контакта с виртуальным пространством происходит процесс “погружения” в него. Мы начинаем в результате перенимать мышление героя. Кстати, не зная этой современной теории “погружения”, СССР активно использовал искусство для трансформации советского массового сознания в нужном для идеологии направлении. Красивые и симпатичные герои кино вели за собой миллионы. Когнитивная война, изменения в наших головах часто являются целью гибридной войны. Мы должны увидеть в мире то, чего нет, или не увидеть то, что есть. Нам в этом помогут новые “очки”, которые надевает на нас когнитивная война. Атакующие могут предстать спасителями, чтобы мы им не сопротивлялись. Когнитивная война интенсивно выстраивает модель мира, часто оперируя событиями, которые мы часто не имеем возможности оценить на достоверность, так стремительно они предстают перед нами. Часто они являются максимально эмоционально нагруженными, даже перегруженными, поскольку эмоциональное воздействие отключает наше рациональное мышление. Гибридное воздействие носит косвенный характер, поэтому и не вызывает сопротивления. Этим всегда пользовались не только пропаганда, но религия и идеология, а искусство выступает как их инструментарий. Мы не выбираем сторону конфликта, за нас это заранее делают пропагандисты. В ситуации войны часто нет времени на косвенное воздействие, зато оно есть в ситуациях мира. Никто не станет особо спорить с фильмом, поскольку оно является неправдой уже заранее. Но по своему воздействию он становится сильнее правды, хотя бы потому что с ним нет смысла спорить. А потом в голове у нас остается информация, которая записывается там в качестве факта, без указания на источник. В случае же кризисной ситуации каждый источник несет свой набор фактов, отбирая их из мгновенно меняющейся действительности. Точно так косвенно на советского человека повлияла вся западная массовая культура. И Битлз, и джинсы были притягательны даже только потому, что являлись запретным плодом. И это тоже было косвенным инструментарием для их вхождения. Обязательность для каждого советских героев легко побеждалась запретностью героев западных. В результате сегодня дети и внуки всех советских генсеков, включая Сталина, прекрасно живут на Западе, против которых боролись их дедушки и отцы, угрожая врагам из своих начальственных кресел. Новые поколения детей советской номенклатуры шли учиться не на инженеров, а на специальности связанные с иностранными языками, международными отношениями, международной торговлей. Формулировка “Москва слезам не верит” сегодня выглядит как инструкция по борьбе с косвенными влияниями. Гибридность всегда незаметна, это ее характерная черта. Гибридная война осуществляет свое воздействие в форме, которая не встречает сопротивления. Коммуникации с помощью искусства являются такими гибридными воздействиями. Особенно когда за ними стоит соответствующий заказ. Осталось стандартизировать творческие профессии, чтобы воздействовать на души людей почти автоматически. Недаром Сталин называл писателей “инженерами человеческих душ”, а Хрущев – “автоматчиками партии”. Выполняя эти заветы, Россия занялась даже разработкой стандарта профессии “писатель”, что, конечно, государство знает лучше других [1–2]. Тогда, конечно, будут созданы произведения, от которых не оторвать читателей или зрителей, поскольку пока оплаченные государством фильмы не могут вернуть потраченные на них деньги. Государство как главный обладатель денег на кино может диктовать все [3–4]. Кино напрямую может общаться массовым сознанием. Сила его в том, что человек погружается в искусственный вариант мира, создаваемый кино, полностью, на это время забывая о реальности вообще. Критичность восприятия может возникнуть лишь потом. Государство создает миф, который с помощью кино идет в массовое сознание. Это редкий вариант развлекательной пропаганды. И за нее получатель еще и платит свои деньги, чтобы ее увидеть. В результате государство напрямую разговаривает с массовым сознанием, даже оттесняя от этого разговора отдельного зрителя с его критичностью. В кино он молчит, подчиненный массе. А меняющиеся одна за другой эмоциональные реакции и вовсе подавляют любую рациональность. Это как ребенок, который едет на карусели, неспособен в этот момент решать арифметические задачи. Зачищая свое кинопространство, государство одновременно зачищает массовое сознание. Можно сказать, что в бой идет киноармия, и враги будут повержены. В такой политической дуэли уже не до художественных высот. “Крымский мост” Кеосаяна и Симоньян является таким примером, где политическое оказывается сильнее художественного. О нем пишут так: “Что же касается «Крымского моста», то положительные отзывы на него на редкость бессодержательны: «закаты, рассветы на побережье, любовь, юмор», а отрицательные так же резки, как и приведенные выше: «пошлость и подхалимство», «мизогиния, расизм, шовинизм, фальшивый патриотизм», «образчик кумовства и бездарности», «культ личности вождей и Сталина» (один незримо стоит за великой мостостройкой, а другого неустанно поминает добрым словом герой фильма, крымский татарин, одобряющий депортацию собственной семьи). При этом противоположные взгляды на присоединение Крыма нередко приводят к одинаковому неприятию «Крымского моста» – конъюнктура претит независимо от политической ориентации” [5]. Сложно видеть пересечение идеологии и … не социализма, а капитализма. Деньги приходят из одной эпохи, а идеология из другой. Большие деньги по вкусу всем: и тем, кто их распределяет, и тем, кто создает фильмы. И пропагандистам тут везет. Финансы фильма “Крымский мост” тщательно подсчитаны “недоброжелателями” [6]. Причем в этом случае даже деньги дали без конкурса [7]. Мы живем в мире пропагандистских мифов, поскольку они напрямую вытекают из имеющейся в стране идеологии, которая и предопределяет картину мира. Отсюда граждане черпают свое знание и понимание, кто является врагом, а кто другом. Вводя систематику в виде “врагов народа” в довоенное время или “иноагентов” в сегодняшней России, массовое сознание получает нужный тип прививки, облегчающий пропагандистскую работу государству. В. Пастухов в своем интервью А. Венедиктову 19 мая 2022 (Пастуховские четверги https://www.youtube.com/watch?v=O7rHDzOYrdU) объясняет внимание государства к эмиграции А. Пугачевой и других деятелей искусства тем, что они создатели эмоций и на данном этапе представляют собой, пользуясь сталинской терминологией, «инженеров человеческих душ». Точно так государство “любит” и кино. Большие деньги оказались очень востребованы как главными идеологами, так и госраспределителями денег. В. Матизен констатирует: “господдержка великобюджетных кинопроектов имеет пропорциональную коррупционную составляющую. Это не вина отдельных лиц, это порок системы. И возникает старый вопрос: а зачем государству вообще поддерживать коммерческое кино? Только потому, что оно боится выпустить из рук поводок, на котором держит отечественный кинематограф?” [8]. Всё это связано с работой над мифами, поскольку именно они порождают и удерживают “каркас” картины мира, который после его введения очень трудно оспорить. Человек всегда нуждается в понимании происходящего, хоть с помощью рационального, хоть с помощью эмоционального инструментария. Рациональное можно получить в школе или университете, а эмоциональное – в кресле. Именно поэтому кино как бы напрямую ведет свои беседы с массовым сознанием. В. Матизен говорит: “Реально большевики были властны, конечно, не над миром, а над мифом или, что то же самое, над представлением о мире в средствах массовой информации. Этой второй реальности они в самом деле диктовали свои законы и с ее помощью пытались управлять людьми. Идея Шопенгауэра нашла неожиданное воплощение в советском партийно-пропагандистском ВК, внутренний мир которого поистине стал волей и представлением. Вместе с тем мифологи, конечно, сами находились под властью мифа, который они внушали другим, причем поразительно, в какой степени незамечаемой была фантасмагорическая абсурдность этого мифа. В «Коммунисте» Габриловича и Райзмана «отдельным недостатком» был дефицит гвоздей для строительства электростанции и отсутствие пищи для рабочих. Герой отправлялся в Москву и в поисках требуемого доходил до самого Ленина, который решал проблему чисто волевым актом: приказывал выдать товарищу такому-то муку с гвоздями. При этом решительно никому не приходило в голову, что волевой акт гвоздей не производит и что система, в которой без вмешательства главы государства невозможно достать элементарно необходимого, создана кретинами и негодяями. Что в стране, где гвозди не производятся, их приток в одном месте вызывает убыль в другом, и идет латание тришкина кафтана. Что если люди, ведущие строительство в сельской местности, испытывают потребность в муке, то окрестные села опустошены теми же негодяями, которые отняли все зерно для того, чтобы свезти его в Центр и распределять оттуда, то есть властвовать жизнями. Что крестьян побудил стать строительными рабочими не энтузиазм, как это пытаются представить авторы, а голод и надежда на подачку. Что с таким трудом привезенная из столицы мука — это мука, отобранная у этих же или других крестьян” [9]. В случае кино работает не правда или неправда, а всепобеждающая киноправда, поскольку с ней не поспоришь. Сегодня на арену вместо фильмов пришли телесериалы, а они имеют еще больший потенциал по введению и удержанию картины мира. Процессы интерпретации и реинтерпретации, инициированные государством, идут все время. Мир не стоит на месте, значит, и пропаганда не может стоять. Старая мифология советского времени может помочь и сегодня. Так произошло с использованием термина “нацисты” из уст России по отношению к Украине. Здесь оказалась на высоте пропаганда, работающая в телемедиа. Телевизор с ее помощью успешно побеждает холодильник. То есть мы видим и здесь победу мифа над реальностью. Миф понятен, близок и долговечен… И. Кукулин пишет: “Великая Отечественная война — пропагандистский конструкт, но люди в него верили. Они считали, что именно это и только это придает смысл их жизни. Война изображалась в книгах, в кино, в речах партийных чиновников как пережитая всеми вместе беда, но эта же беда была объявлена еще и аскезой: мы переживали войну, значит, мы можем пережить любые трудности, потому что мы герои. Вот это все вместе в 1990-е годы очень срезонировало, потому что, повторяю, 9 Мая осталось последним таким и самым важным праздником, через который люди чувствовали свою общность с другими, живущими в России, и осмысленность своего существования как исторических субъектов. Второй этап этой истории начался с 2000-х годов, вскоре после прихода к власти Владимира Путина. Отчасти в результате этой смены власти, отчасти просто в результате трансформации российских политических элит в сторону все большего цинизма государство стало такую «вторично советизированную» память о войне использовать в политтехнологических целях. Она стала инструментом создания новой гражданской религии. Эта гражданская религия предполагает, что нынешняя Россия якобы наследует Советскому Союзу как стране-победителю. А сталинский концепт Великой Отечественной войны предполагает, что СССР — главный или даже единственный победитель. Врагами СССР в той войне были нацисты. И теперь усилиями пропагандистов и политтехнологов в сознание людей вбивается мысль: тот, кто противостоит российскому государству, является наследником нацистов. Сейчас слово «нацист» является абсолютно, как говорят ученые-гуманитарии, семантически опустошенным. Это знак, в который можно вложить любое значение, которое захотят власти, которое захочет пропаганда. Думаю, что в будущем такая «аннексия памяти» приведет к тому, что эта дата либо вообще перестанет быть праздником, либо его будут отмечать только упертые сторонники нынешнего режима — я думаю, что общество при любом раскладе, скорее всего, и на следующем этапе останется расколотым” [10]. Массовое сознание легко поддается влиянию, оно сильнее каждого из нас в отдельности. Интересно и то, что оно как бы невидимо, с ним не поспоришь. Кстати, советское массовое сознание формировалось еще и песнями. Здесь также музыка, рифма и обаяние исполнителя устраняли сопротивление. Это как завораживающее сочетание дудки, кобры и индуса… Экономист Бранко Миланович, профессор Городского университета Нью-Йорка и Лондонской школы экономики говорит: “Я видел результаты опросов, согласно которым большинство молодежи выступает против спецоперации, пожилые — «за». Это меня не удивляет, потому что пожилые не несут никаких расходов [на спецоперацию] и вряд ли будут сами сражаться на войне. В 1990-е годы в Сербии именно пенсионеры больше всех выступали за войну, потому что для них это было развлечением — каждый день они читали в газетах, что происходит. Молодежь, как и сейчас в России, была очень недовольна, некоторые уехали из страны. Вероятно, городское, молодое и более обеспеченное население лучше осведомлено о последствиях [войны] и экономических трудностях. Другие их заметят, если они или их близкие потеряют работу. Я думаю, что многие люди, как это было всегда, пытаются обмануть себя, веря, что как-то все вернется на круги своя, — мы всегда склонны верить, что-то, что произойдет в будущем, может нас не коснуться” [11]. Война – это напряжение во всех трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном. Это не норма, а исключительная ситуация. Для нее характерна, с одной стороны, нехватка информации, а с другой, ее переизбыток, поскольку активность пропаганды превосходит все возможные границы. Люди, как правило, ищут одну информацию, а получают переизбыток другой, пропагандистской. От нее никто не имеет права уйти. Литература:
________________________ © Почепцов Георгий Георгиевич |
       
|
