|
|
|
Вышла книга Анатолия Вершика "Свободные и случайные тексты". В ней собраны статьи автора (в том числе – опубликованные на сайте Радио Свобода), на темы, связанные с текущими событиями, а также его воспоминания об известных ученых и общественных деятелях и о знаковых событиях ХХ века. Анатолий Вершик – математик, заведующий лабораторией в Санкт-Петербургском отделении Института математики РАН. Член Европейской академии наук с 2015 года. Автор около 400 научных работ по различным разделам математики и приложений, приглашенный профессор многих зарубежных университетов. При этом Анатолий Вершик уже много лет пишет статьи по актуальной общественно-политической тематике. – В чем особенность взгляда математика на эти проблемы? – это первый вопрос Радио Свобода к автору книги. – Сначала отмечу, что издание книги выглядит как современный самиздат – мне не удалось найти зарегистрированное издательство, которое взялось бы выпустить ее под своим брендом, но поскольку есть возможность напечатать небольшой тираж самому, то я это и сделал. Ученые по определению должны быть абсолютно нетерпимыми ко лжи, поскольку ложь и наука несовместимы. На ваш первый вопрос я частично ответил в предисловии следующим образом. Профессиональные особенности ученого довольно четко обуславливают его видение разных общественных явлений – и политики, и социологии, и прочего. Например, мы, математики, нетерпимо относимся к банальностям, поверхностным тавтологиям, что обожают некоторые политики и политологи; легко фиксируем очевидные логические просчеты. Но главное все-таки в том, что деятельность ученых состоит в поисках истины, политики же чаще всего ищут не истину, а оправдание придуманных ими тезисов и стараются подтащить или даже подтасовать факты. Нынешнее время дает нам прекрасные иллюстрации этого. – Вы были свидетелем многих событий ХХ века, и ваши убеждения менялись. Например, вы пишете, что в свое время были убежденным комсомольцем, а потом стали антисоветчиком. Что послужило толчком к переменам? – Мои родители были честными и обязательными людьми, коммунистами. Мать – известный востоковед, отец – экономист. Они воспитывали меня строго в советском стиле. К окончанию школы я, как выяснилось позже, совершенно не понимал, что происходит в стране, видел все с позиции читателя газеты "Правда". Отец был близок к "ленинградскому делу": его не осудили, но демобилизовали (он был преподавателем в военном училище) и изгнали из партии. Это происходило на моих глазах, и я понимал, что все обвинения – совершенная чушь. Это совпало с проходившим в те же времена знаменитым "делом врачей", к которому у меня сразу возникло недоверие. А дальше все развивалось очень быстро. Переломным моментом, конечно, стала смерть Сталина и последующие события. В последние два десятилетия Россия опять вернулась к тому, что жизнь в стране просто пронизана ложью. Нынешний режим заимствовал самое основное, что было у советской власти: тотальный контроль над всем обществом и необходимую этой власти глобальную ложь. – Ваша книга открывается воспоминанием о 1956 годе, когда прозвучал знаменитый доклад Хрущева на ХХ съезде КПСС, произошло развенчание культа личности. Как вы тогда это восприняли? – К докладу Хрущева я был готов: уже много знал – и у меня было острое чувство, что я должен немедленно что-то сделать. Я был тогда на пятом курсе университета. Нас собрали, чтобы прослушать текст доклада. После собрания я отозвал четырех своих однокурсников и сказал: "Пойдемте, ребята, у меня есть план". И изложил им этот план в пивной на Малом проспекте. За несколько дней до этого я проезжал на автобусе мимо Биржи и видел две мемориальные доски на ее фронтонах по обеим сторонам широкой каменной лестницы: они были посвящены выступлениям Сталина на каких-то митингах в 1917 году, а установили их к его семидесятилетию. В общем, я решил, что эти доски надо сбить. Продолжая рассказ о нашей эволюции тех лет, скажу, что мы с моим другом многократно обсуждали политическую ситуацию в стране, стараясь понять, с чего "все началось" в хорошо известной нам истории партии и страны. Сначала мы думали, что все "это" началось с "чисток" знаменитого 1937 года; потом – что с начала 1930-х: коллективизация, "шахтинское дело", "процесс промпартии" и так далее. И так мы двигались назад по истории, пытаясь понять, когда же началось безобразие и были растоптаны светлые идеалы. Может быть, до этого все было правильно и мы действительно строили новый мир? Так мы добрались до Кронштадтского восстания и наконец до самих 1917–18 годов, до разгона Учредительного собрания, а оно и было первым доказательством того, что советская власть – это зло по своему рождению. Суть ее в том, чтобы растоптать мнения несогласных с ней людей, растерзать их. Я понял тогда, что если отбросить идеологическую трескотню, то ее главный "принцип" в том, что ценность человеческой жизни равна нулю. Именно поняв это, я стал "антисоветчиком". Во всем этом, конечно, была юношеская категоричность, но в первую очередь – желание освободиться от навязываемой лжи. Людей учили не думать – именно в этом и состояла суть растления советской властью народа. Не увидеть всего этого даже в 2000 году – значит быть слепым. Я потратил тогда много часов, чтобы объяснить это некоторым моим либеральным друзьям. Этим приходом аннулировались всякие оттепели 50-х и перестройки 80–90-х годов, поспешные и несуразные попытки страны войти в большой демократический мир. Исходя из тех государственных принципов, которые лежали в основе советской власти и ее нынешней инкарнации, нельзя вдруг сделать советскую страну демократической в общепринятом смысле. – Почему, на ваш взгляд, в России до сих пор так популярны советские мифы? Ведь, казалось бы, 70 лет советской власти и последующий крах СССР показали полную несостоятельность этой системы. – Есть как минимум два источника пропаганды советских мифов, которые усиленно поддерживаются властью. Первый – это огромная армия уже немолодых ее почитателей, ничего не понявших в ее сути, но очень активных проповедников. Таких реликтов прошлого не так мало во всех уровнях власти и среди чиновничества. Но, во-вторых, появилась армия неофитов – пропагандистов советского режима в возрасте до 45 лет, которые и не жили осознанно в советское время, и тем не менее, с лютым рвением и, видимо, полусознательно освоили советские стандарты пропаганды. Они гордятся и коллективизацией, и вторжением в Чехословакию, и прочими подобными вещами. Они считают, что мы – продолжатели советских традиций в новой обстановке. Я говорю даже не о главных медиа России: если послушать передачи обозревателей более мелких радио- и телесетей, то можно поразиться готовности лгать, фальсифицировать события, замалчивать ненужное. Иногда мне кажется, что у этих людей есть какое-то врожденное свойство мгновенно и без рефлексий угождать текущей власти. Но я не знаю, все ли эти рептилии понимают, что не более трех-пяти лет отделяет их от того унизительного состояния растерянности, которое было свойственно многим бывшим советским пропагандистам в первые годы перестройки. Правда, некоторые из них – хулители Андрея Сахарова – вдруг в глазах толпы после слегка поспешного и невразумительного покаяния снова стали пропагандистами очередного режима. Конечно, деятельность всех этих хамелеонов действует на простого малообразованного и доверчивого обывателя. – То же самое ведь происходит и сейчас, когда люди не дают себе труда подумать, что что-то может быть не так, а просто повторяют то, что им сказали из телевизора. – Да, повторять даже очевидную ложь проще, хотя ложь просто бросается в глаза, но она привычно не отталкивает, а кроме того, есть подспудный страх, взлелеянный годами. Советская власть, кстати, старалась аккуратнее упаковывать ложь, и поэтому пропаганда была умнее нынешней. Помогала хоть и дряхлая, но идеология. А сейчас власть не боится и не стесняется лгать. Это называется "постправда". Поэтому интеллектуальная пассивность и небрезгливость ко лжи особенно ужасны и особенно – среди молодежи. (….) – Какова роль ученых в диссидентском движении в советские годы? – В 60-е годы, в эпоху подписантства, очень многие ученые участвовали в оппозиционной деятельности хотя бы косвенно. Было знаменитое письмо 99 математиков против помещения математика А.С. Есенина-Вольпина в психиатрическую больницу; были многие письма и обращения политического содержания, подписанные некоторыми учеными. Но если исключить Андрея Сахарова, то оппозиционность членов Академии наук даже в те относительно "вегетарианские" времена была абсолютно ничтожна. Даже самые близкие к Сахарову люди боялись общаться с ним после того, как он встал в открытый конфликт с властью. Позже, в конце 80-х они извинялись за свое поведение, но в общем он был абсолютно одинок. Академия не только не защищала его, но отметилась коллективным письмо почти всех ее членов, осуждавшим его деятельность. Ученые в своей массе не принимают никакого участия в общественной жизни в общепринятом смысле. А если говорить о том, какова сегодня роль ученых в общественной жизни, то вот два письма, одно – в поддержку нынешней "спецоперации", а другое – против. Подписей под вторым письмом много меньше. А в первом участвуют ректоры всех университетов страны, правда, думаю, большинство из них учеными не назовешь. Ученые в своей массе не принимают никакого участия в общественной жизни в общепринятом смысле, и это противоречит моему тезису о том, что ученый должен быть оппонентом власти. – Многие россияне испытывают ностальгию по советским временам, причем это было еще до всякой государственной пропаганды по этому поводу, уже в 90-е годы. Вы большую часть своей жизни прожили в Советском Союзе – что вы можете сказать тем, кто скучает по тем временам? Ведь это могут быть даже молодые люди, которые тогда вообще не жили. – Объяснить молодому человеку, чем плоха советская власть, очень просто: надо посмотреть кругом. Постепенно всё вернулось к тому, что было. Дума – это просто Верховный Совет советских времен, управляемый правящей партией власти, но требующий гораздо больше государственных денег, Совет безопасности – это политбюро. Вот, правда, коррупция стала мощнее советской, а дворцы и яхты главных вождей – это вообще что-то новое. (…) ______________________ ©️Анатолий Вершик, Радио Свобода (публикуется с небольшими сокращениями) |
|