|
|
|
Какой простор и звон в ушах, Стих сух: но строчки вспыхивают хворостом, чтобы дать необыкновенное, устремляющееся в запредельность пламя: разыграться темами отдельных огненных волокон. Стих Николая Перовского выразителен предельно: никакого словесного излишества не допускал поэт, ювелирно обрабатывая материал жизни, собственных фантазий и грёз, опыта, который удалось наработать, проходя разнообразными тропинками, дорогами, их отслоениями… Жизнь не отбрасывала тени, У него была большая душа – у Николая Перовского: душа, готовая к взлёту и познавшая парения, пока находилась в теле: душа поэта, чувствующего гармонию и классическую красоту мира, но стремящаяся дальше, выше… Он предлагал свои формы метафизического языка: связанные с природными понятиями, как связано ощущение ствола собственной внутренней сути в облетающими ветвями сердца – здесь нечто от философии русского космизма, от огненного языка Андрея Платонова, от мощной сказовый фактуры стилистики Леонида Леонова. Плоть уходит: иссушаемая годами, она становится не нужной: пока стихи разворачивают в пространство феномен своего бытия. Острый взор прозрения отразится в поэтических зеркалах Перовского, сильно разгоняя кольцами ощущения, связанные с ним: Бывает острое прозренье, Мощь общего круга – оттуда же, от темы всеобщности, от необычности полётов русского космоса духа, от переливов прозрений Циолковского, от поэтических озарений Чижевского… Перовский, разумеется, самостоятелен в стихе, но ассоциации, вызываемые его поэзией, говорят о насыщенности оной, о богатстве палитры, и пространном пространстве духа, освоенном поэтом. Как смешано многое: В тот милый круг, где всё живое, Сколь оправдано такое смешение, знают все, достаточно ходившие по дорогам бытия, ибо волокна горения и боли вполне могут переплетаться, как – увы! – и ленты любви оборачиваться обожжёнными трагедией лентами ненависти. Мастерство завораживает – в любом деле; отсюда: Шарманщик, трубочист или тряпишник, Есть нечто брейгелевское в тугом описании лиц и одежд, есть и гаммы ассоциаций, звучащие за названными профессиями… Бредущий по дворам с шарманкой старик… Чумазый, но по-своему чрезвычайно изящный, трубочист… Перовский использует интересные метафоры, они опаляют сознание точной находкой, западающей в память, и суммы их, прослаивающие стихи, играют разными цветами человеческой жизни: В истоке детства, в солнечной излуке - Стих туг, как виноградная гроздь. Порой – он брызжет соком, как жареное мясо. Мясо жизни близко поэту – в проявлениях мастерства, связанного с ремеслом, в самых различных ракурсах яви, попадающих в поэтические окуляры. А чистильщик! А уличный сапожник! И тут уже сам смак жизни ощущается истово, весело-задорно-яростно… Ничего, что профессии – не из высот, громоздящихся к… условному трону; ничего, раз они дают столько артистизма и так окрашены духом бытия. …словесная роскошь иных русских названий, их гармония и медоточивость обыгрываются изящно поэтом: Лебяжье. Лебединка. Лебедянь... Красота замедленного чтения: словно вглядываешься в бесконечную воду земли, словно медленно вслушиваешься в тайны названий, связанных с источниками, с корневыми основами бытования на земле. Люди и вода: они так союзны, как правда и откровение, как поэзия – и озарения. И много их, световых, вспыхивает в произведениях Перовского, играя оттенками познанного, переливаясь гармонией духа. Ирония порой перевивала волокнисто-колюче стихи Перовского, и то, что обращалась она, задействуя порочные стороны бытования, к поэту Икс, дающего общую картину, было логично: Поэт, раскрученный вполне, Тут – вариант иронии, переходящей в сатиру… …никто никогда не ответит, почему в нагрузку к литературному дарованию даются тщеславие, честолюбие, гордыня, трактуемые грехами: и мало кто из поэтов способен победить их, отрешиться от оных… Вспоминается Хлебников – этот глобальный дервиш русской поэзии… Или Тютчев – высокий аристократ её. Ни тот, ни другой не обладали, кажется, негативом – только – огромным даром, в случае Тютчева – гением. …душа всегда была – основой, альфой поэзии Перовского: и свою он расшифровывал стихами, отсюда и рождалось: Душу в стих обратив, Есть миги счастья: в том числе, связанные с творчеством, с сочинением стихов; но сплошной, тотальной лентой оно едва ли кому даётся… …степь говорила с ним. Она говорила – могуче и таинственно, как сфинкс, давая ответ столь же двойственный, сколь и оригинальный: Я сказал: «Научи меня, степь, Но не в смерть упираются они – дороги: в пространства столь значительные, что и смерть, вечно пугая, тем не менее, покажется ничтожной. У Перовского как будто свой воздух – необыкновенной синевы, ласкового натяжения, особого пространства. У него же – своя степь, свои махины гор, и свой океан: великолепно колышущийся, пронизанный мириадами огней океан духа… Служа ему, поэт разбил свой словесный сад, наполненный чудесными растениями, и создал свою архитектуру (в мире поэзии многое сочетаемо) – уходящую вверх, по световой вертикали, куда приглашает поэт тех, кто способен ещё слышать поэтическое слово. ______________________ © Балтин Александр Львович Перовский Николай Михайлович (31.12.1934 – 13.09.2007) – поэт, прозаик. Родился в селе Михайловка Курской области. Автор более двадцати книг и множества публикаций в областных и центральных периодических изданиях. Член Союза писателей СССР с 1964 г. |
|