Продолжение публикаций, начатых в №№ 9 [377] 1.11.2020, 1 [379] 1.01.2021, 4 [382] 1.04.2021, 6 [384] 1.06.2021, 8 [386] 1.08.2021, 12 [390], 7.12.2021, 4 [394] 7.04.2022, 5 [395] 5.05.2022, 6 [396] 5.06.2022, 7 [397] 5.07.2022, 8 [398 ] 1.08.2022.

Другие мои материалы о Зелинском см. в №№ 8 [281] 10.07.2014, 9 [282] 05.08.2014, 13 [301] 10.11.2015, 6 [339] 30.05.2018.

Для удобства поиска и чтения предлагаем адрес авторской странички О. А. Лукьянченко в журнале relga.ru с активным перечнем упомянутых публикаций.

*

Первым эпистолярным текстом наступившего года становится, как и в ушедшем, письмо Вячеславу Иванову: 

Варшава 6 января 1926 

Дорогой Вячеслав Иванович.

Каспар, Мельхиор и Балтазар дают мне возможность вернуться к моей переписке и напомнили мне прежде всего о Вас. Давненько не писал Вам, это верно; но не писал потому, что ждал, не возмогу ли сообщить Вам что-либо отрадное относительно заморских кандидатур.

Увы…

Далее идет перечисление различных имен и географических пунктов, о которых Зелинский сообщает, что его хлопоты по трудоустройству младшего товарища так и остались безрезультатными. Затем следует рассказ о ближайших планах самого Зелинского: 

…Весной предстоит Голландия; вероятно, присоединится и Англия. Это даст скромные средства на дальнейшее; а дальнейшее – это Рим, где надеемся провести Пасху. 

Но до весны пока еще не близко, и на очереди текущие дела. Десятого января уже известный нам еженедельник «Вядомощчи Литерацке» во втором номере года под шапкой «Как учились известные современные польские писатели» помещает ответы на анкету, содержащую следующие вопросы: 1) Как учился в школе? 2) Чем больше всего интересовался? 3) Каким было отношение к литературе? 

Среди девяти опрошенных восьмым идет Тадеуш Зелинский. В качестве иллюстрации приводятся факсимильные выдержки из ответов; как и следовало ожидать, почерк Зелинского оказывается самым неразборчивым. Причем, что особенно удивительно, значки, долженствующие изображать буквы польского алфавита, трудно отличить от таковых же из писанных по-русски автографов. Разбирать его письма и рукописи сплошная мука, которая окончится лишь тогда, когда гуманный автор перейдет на латинский шрифт собственного изобретения, позволивший ему русскоязычные письма печатать латинскими литерами. Но произойдет это лишь в 1929 году. 

Отвечая на вопросы анкеты, Зелинский отметит, что в гимназии наибольшие сложности испытывал с преподавателями немецкого и русского языков (из-за «неуклюжего произношения»), тогда как с древними языками не имел никаких затруднений. Любимые греческие авторы в те годы – Саллюстий и Платон, последнего он «читал с увлечением, но не особенно понимая».

Ответ на второй вопрос окажется для нас неожиданным: будущий великий филолог, оказывается, в школьную пору интересовался больше всего… химией. Для практических занятий он даже оборудовал себе маленькую лабораторию. 

По третьему вопросу опрашиваемый признается, что в детстве мало был знаком с польскими авторами и лишь благодаря отцу знал Мицкевича. Читал также «Собутку» (так называлось народное гулянье накануне дня Ивана Купала) Северина Гощинского и «Легенду» Игнатия Головинского. Из европейской литературы драмы Шекспира и Шиллера предпочитал лирике, а объективную лирику (баллады Мицкевича) – субъективной. Любимым же романом были «Отверженные» «обожаемого мною Гюго». В русской литературе больше всего любил «байки» Гоголя и романтические поэмы Пушкина и Лермонтова. 

В полном соответствии с планами, весну Зелинский и Вероника встречают в Амстердаме. Это отправная точка лекционного турне по четырем университетам: помимо Амстердамского, выступления профессора ждут старейший в стране Лейденский, несколько уступающий ему по возрасту Гронингенский и наконец Роттердамский, тогда еще не имевший университетского статуса, а именовавшийся Нидерландской школой коммерции. Попутно отец и дочь посещают Гаагу.

Заметим тут же, что из перечисленных четырех Гронингенский университет наиболее близок Зелинскому, который побывал здесь перед самой войной, в июне 1914 года, на праздновании 300-летия этого учебного заведения. Тогда же ему присудили здесь степень доктора honoris causa и избрали оратором от имени восточной группы европейских государств (России, Финляндии, Румынии и Греции).

Но голландское турне лишь разминка перед основной целью. Направляясь в портовый Роттердам, Зелинский «с колес» посылает открытку Стефану Сребрному:

Поезд Гронинген – Роттердам 7 марта 1926 

Дорогой друг,

Сегодня выезжаем из Голландии, где провели очень приятную неделю, повсюду встречая сердечный прием. Теперь отправляемся в Англию, главным образом в Оксфорд, где также буду читать лекции. Потом передышка в Италии.

А в этот же день в Париже появляется очередной номер русскоязычного еженедельного литературного журнала «Звено» с фотографией Зелинского, относящейся к петербургскому периоду его биографии, на первой полосе, и новейшим фото на 3-й странице. Последнее иллюстрирует статью Н. Бахтина, посвященную выходу в переводе на французский «Древнегреческой религии» (Th. Zielinski. La Religion de la Grece Antique. Paris 1926).

Ключевым моментом пребывания в Англии становится 29 марта, когда Зелинский выступает в Оксфорде с лекцией о рудиментарных мотивах в греческой трагедии, основанной на русскоязычной статье 1912 года. После лекции состоялось чествование гостя, в процессе которого, как выразится через месяц в частном письме Вячеслав Иванов, «торжественно одели его в тогу доктора honoris causa…» 

Кстати, свидание с другом уже не за горами. Следуя заранее намеченному графику, к началу пасхальных каникул Зелинские с туманного Альбиона перебираются на солнечный Апеннинский полуостров и проводят около трех недель в Риме и Неаполе. Упомянутый выше парижский еженедельник «Звено» в номере от 9 мая помещает заметки художника Павла Муратова, которые начинаются так:

«В модном клубе «Чирколо Рома» Вячеслав Иванов читает лекцию о религии Диониса. В удобных креслах по сторонам и в рядах стульев человек сто, сто пятьдесят слушателей: несколько литераторов, несколько клубных людей, корректно дремлющих под медленные слова ученой речи, три или четыре священника, много почтенных дам, приведших просвещаться хорошо воспитанных и хорошо одетых дочек. В стороне неподвижный, ясный и торжественный в своем сюртуке, старый друг лектора, некогда петербургский, а ныне варшавский профессор Фаддей Зелинский…» 

Описываемое событие происходило в двадцатых числах апреля, а в конце его отец и дочь после двухмесячных странствий отправились домой в Варшаву.

Личная встреча оживила и дружескую переписку друзей. Шестого июля из Варшавы в Рим уезжают в почтовом конверте 4 странички относительно разборчивого текста (цитирую с незначительными сокращениями):

Дорогой Вячеслав Иванович, послал Вам свои Tragodumena (книга 1925 года, включающая три писанные на латыни статьи о древнегреческой трагедии. – О. Л.) еще в мае, хотел к ним приложить и письмо, но разные другие дела помешали, и я пока свалил сие на Веронику. Теперь с началом каникул вздохнул свободнее, т. е. в переносном смысле, ибо в прямом невозможно из-за жары. Воображаю, каково теперь в Риме!

Живем помаленьку. Если Вы еще видитесь с Муратовым, сообщите ему, что его “образы Италии” вдохновили наших: поэта Ивашкевича и композитора Шимановского, и результатом этого вдохновения была наша последняя опера “Король Рожер”. Они сами в этом сознаются, называя на втором месте меня и мои религиологические этюды. Опера нам понравилась, особенно дочери; прямо дионисическая, переделанные “Вакханки” Еврипида, но, конечно, без его ужасного конца.

Удивился я, прочтя, что Луначарский издает библиотеку поэтов в русском переводе, между прочим Эсхил, последнего под своей редакцией. А перевод чей? Возможен ли другой, когда есть Ваш? А если Ваш, то к чему его редакция? Написал Сабашникову с просьбой навести справки. Думаю, однако, что и Вас это дело заинтересует. Тем более что Вы с Луначарским были когда-то хорошо знакомы.

Resoconto (отчет ит. – О. Л.) о Вашем Дионисе уже давно послал Петтаццони и получил от него ответ. На днях выйдет Eos с польской рецензией; оттисков не заготовили, пошлю Вам по выходе всю книжку. Вообще с книжным делом и у нас тихо, целый ряд моих книг ждет у моря погоды, только новейшую, “Эллинизм и юдаизм”, издатель хочет печатать, в надежде что ее будут покупать евреи. Это будет очень благородно с их стороны, ибо, правду говоря, приятного для них в ней мало.

Как видите, сидим здесь; от заграницы пока что приходится отказаться, быть может, поедем недели на 3 в Крыницу на углекислые купания для дочери… 

Вскоре после возвращения Зелинских в Польшу там произошел государственный переворот, установивший режим личной власти «начальника государства» Юзефа Пилсудского. Возможно, именно из-за этого «от заграницы пока что приходится отказаться», и впервые за последние годы вместо ставшей традиционной поездки в Шондорф к Феликсу отец с дочерью отправляются на отечественный курорт в Бескидах. Но судя по всему, и там они чувствовали себя неплохо. В письме тому же адресату от 27 сентября Зелинский рассказывает:   

В Крынице я наслаждался прогулками в прекрасном еловом лесу. Вероника, осужденная на спокойствие, больше скучала, но по-видимому пользу вынесла; дай Бог, чтобы длительную. Теперь она опять принялась за свою обычную деятельность.

Я теперь научно очутился в провале: книгу об «Эллинизме и юдаизме» кончил, а начинать следующую неохота, пока эта не напечатана. Печатание же должно было начаться на прошлой неделе, да всё тянут. Написал пару статеек для нашей Эос, да еще для сборника в честь Раморино.

Теперь мои мысли направлены на Париж и предстоящий там весной congres Loisy, на котором без меня, конечно, дело не обойдется...

Хотелось бы не ограничиться одним Парижем, но кстати прихватить и Рим, и Мюнхен, и Прагу и мало ли что еще. Посмотрим… 

Однако, как выяснится в ближайшие дни, о будущей весне думать еще рано, ибо в октябре профессора ждет новая, непредвиденная и опять заграничная командировка, да не куда-нибудь, а в Вену – город, с которым связано столько романтических воспоминаний юности… Вероятно, политическая жизнь уже вернулась в спокойное русло, а предстоящий конгресс только что созданной Федерации интеллектуальных союзов, призванной восстановить идеи гуманизма в расколотом небывалой по жестокости войной европейском мире, как раз-таки и позволит Польше войти полноправным членом в новую организацию.

Об этой поездке сохранились живописные воспоминания Ярослава Ивашкевича (перевод с польского мой):  

«Осенью 1926 года меня вызвали в МИД и предложили отправиться вместе с Зелинским и Людвиком Морстином в Вену, на какой-то там съезд, цель и содержание которого мне толком не объяснили. Конечно же, я принял это предложение, в котором меня особенно прельщала возможность оказаться в компании такого необыкновенного человека, каким всегда был для меня профессор Зелинский. Еще в пору памятного для меня посещения Кароля Шимановского в Елизаветграде в 1918 году я узнал от моего кузена о его существовании. Мы прочитали тогда «Вакханки» Еврипида в русском переводе Зелинского, а также два тома очерков под названием «Соперники христианства» (тут Ивашкевич немного путает: «Соперники христианства» – заглавие 3-го тома цикла «Из жизни идей», выходившего при жизни автора двумя изданиями – в 1907 и 1910 годах. – О. Л.), которые произвели на Шимановского сильное впечатление. Я же был тогда настроен весьма скептически по отношению к творчеству Зелинского, мне казалась легковесной его писательская манера, придававшая его очеркам некий олеографический характер. Разумеется, это было незначительным профессиональным возражением. Я был поражен глубиной познаний Зелинского и его выводами, связывающие науку об античности с практикой дня сегодняшнего. В то время я понятия не имел, что профессор Зелинский поляк, и похоже, никто в России об этом не знал. А теперь у меня была возможность не только познакомиться с ним, но и совершить совместную поездку, и провести несколько дней за границей в его обществе. Я постарался в полной мере воспользоваться этой возможностью. 

Зелинский отнесся ко мне с большой доброжелательностью, много рассказывал о себе и своих занятиях. Уже сама внешность этого добродушного великана с кудрявой бородой и прекрасными голубыми глазами была исключительно своеобразна! Он был похож на античную статую и среди дам, профессоров и гостей съезда выглядел выходцем с Олимпа. Лишь большие мясистые руки с крупными ладонями свидетельствовали о его приверженности к земным радостям и о твердой земной почве, из которой вырастала фигура классического мудреца. 

Профессор Зелинский не только разбирался в искусстве, не только водил меня по отделу древней скульптуры Венского музея – а можно представить, каким бы он был проводником среди античных изваяний, – не только знаком был со всеми участниками съезда и мог оценить по достоинству каждого, но знал также, где находится ресторан с лучшей кухней и хорошим, но притом недорогим вином. Этот напиток богов он очень ценил и разбирался в винах досконально. С большим сожалением рассказывал мне, что в Греции вино смешивают со смолой и что это на первых порах отравляло ему пребывание там. «И как же пан профессор выходил из этого положения?» – спросил я. «Что поделаешь – пришлось привыкать»,  – ответил Зелинский. 

Был он также большим поклонником музыки Вагнера, и мы вместе ходили в оперу. В первый же раз попали на «Золото Рейна». Профессор был очень доволен постановкой, но жалел, что спектакль шел без антрактов и потому он не мог мне показать, как прекрасны венки. Также он приохотил меня посещать воскресные службы в бургской часовне, где пели «венские хлопцы» и где звучали лучшие произведения церковной музыки. С тех пор я много раз бывал там, чтобы послушать это незабываемое пение». 

Но и столица Австрии не последний пункт назначения Зелинского в истекающем году. Когда он вернется домой из Вены, его будет ждать новое поручение властей, о котором поведает Вячеславу Иванову письмо от 30 ноября: 

…После Вены, где мы пели злюке Европе ninnanann,y (колыбельную ит. – О. Л.) всеобщего братства и этим тешили если не ее, то себя – я едва успел привести в порядок свои мозги, как меня опять отправили в государственную миссию, а именно в Брюссель. Поводом была инаугурация кафедры славянской литературы, порученной молодому польскому ученому, знатоку также и русской литературы В. А. Ледницкому. Собственно, могли бы обойтись и без меня, но так как я считаюсь творцом этой кафедры… то и т. д. Пользуясь случаем, меня пригласили прочесть две лекции, что и было для меня главное. Из них одна – о новонайденном письме императора Клавдия к александрийцам – собрала громадную аудиторию и имела dickes Ende (оборотную сторону нем. – О. Л.): евреи с раввином во главе отправились к ректору с челобитной, что он, мол, будучи ректором либерального университета, предоставил слово представителю Варшавского университета, в котором якобы царит numerus clausus (ограничение на прием лат. – О. Л.). За что они на меня окрысились, Иегова их ведает. Я не мог их обидеть, если не считать того, что я неодобрительно отозвался о подлоге Иосифа, а может быть, действительно именно этим, так как они пошли по его следам, приписывая нам numerus clausus, которых у нас отродясь не бывало.

В Варшаве меня встретил приятный сюрприз: Ассоциация поощрения греческих исследований (в оригинале название по-французски. – О. Л.) присудила мне экстраординарную премию за мои Tragodumena, таким образом, путешествие весной становится все определеннее ; дочь уже шьет себе платье, для которого я ей привез из Брюсселя кружев. Ну, а пока передо мной три месяца покою… «И сидит поэт у печки…» (В оригинале письма цитата на латыни. – О. Л.).

Так, «сидя у печки» в ожидании 3 тома «Религий античного мира», завершает Зелинский перенасыщенный разнообразными приятными событиями 1926 год.

________________________

© Лукьянченко Олег Алексеевич