Так называла Антона Ивановича Деникина его дочь — Марина Грей.

Сразу ставший никому не нужным и забытым, Деникин навсегда покинул Россию на борту английского дредноута «Мальборо» имеете с семьей и детьми Корнилова. С молодой женой Ксенией и крошечной дочерью Мариной он долго колесил по Европе в поисках пристанища, но никогда и нигде не просил гражданства. В 1926 г. Антон Иванович, наконец, осел по Франции. Выбор предопределился, по-видимому, главным образом соображениями более низкого прожиточного минимума в этой стране. Для него тогда это было важнее всего, ибо ни вкладов, ни иных каких-то богатств за душой у него не было, а накопить чего-то на «черный день» за всю свою жизнь он так и не сумел.

Главным источником существования и смыслом жизни Деникина стал научно-литературный труд. К тому предрасполагали и талант, и генштабистская основательная подготовка, и несомненная склонность к научной работе, и охватившая его жажда осмысления гигантского социального потрясения, перевернувшего старую Россию и поразившего весь остальной мир, активным субъектом которого он был и сам, и, наконец, наличие увезенного им самим и переданного ему Врангелем громадного и бесценного архива.

Самой плодотворной для него стала первая половина 20-х годов, когда Деникин создал главный свой труд — «Очерки русской смуты», пятитомник из шести больших книг. Потом он написал еще много статей и брошюр, но этот труд среди них стоит особняком, как, впрочем, и во всей большой библиотеке белогвардейской историографии по гражданской войне. Отличительная черта пятитомника — фундаментальность, насыщенность документально-достоверным материалом, глубина, объективность и правдивость в анализе военных операций. Деникин иногда тенденциозен и предвзят по отношению к своим недругам, но только не в освещении военных событий. Тут он профессионально точен и досконален. Иными предстают в «Очерках» идейно-политические сюжеты, преимущественно субъективные и пристрастные, но, тем не менее, небезынтересные для понимания колорита эпохи.

В последнее время у нас остро встал вопрос о казаках и часто упоминавшемся расказачивании. Показ жестокости этой кары, смахивающей на оголтелый геноцид, не нуждается в каких-либо преувеличениях, тем более уже носящих явную несуразность. Современные некоторые издания и СМИ упорно твердят, что по приказу Свердлова и Троцкого тогда было уничтожено от 2 до 5 млн. казаков. В печати, в том числе автором этих строк (например, журнал «Родина», 1990, №6, 7), уже не раз указывалось, что подобные измышления преследуют цель не только извратить смысл событий, но и, главное, скрыть вину остальных организаторов трагедии из числа большевистских вождей. В действительности, дело заключалось не только в Свердлове и Троцком, бесспорно, игравших активную роль в учинении расправы над казаками. Но зададимся вопросом: если бы не эти деятели, то расказачивания вообще не существовало? Состоялось бы оно или нет?

Если не покидать фактической почвы, то на вопрос придется дать, хочешь или не хочешь, утвердительный ответ. Решение о расказачивании еще 24 января 1919 г. принял не кто иной, как ЦК РКП(б), а 29 января оно было передано для исполнения в штаб Южного фронта циркулярным письмом за подписью Свердлова как руководителя Оргбюро ЦК РКП(б) и председателя ВЦИК РСФСР, отвечавшего за организацию выполнения решений ЦК. Изложению пунктов письма предшествовала ссылка, согласно сложившемуся к тому времени ритуалу партийного канцеляризма: «...цека постановляет...». С таким же успехом документ этот мог быть отправлен за подписью и любого другого большевистского вождя, но только если в его разработке принимали участие другие члены ЦК, включая Ленина, Троцкого, Сталина и т.д. Таким образом, решение о расказачивании никем не могло быть принято в единоличном порядке, в том числе, естественно, Свердловым или Троцким. Это был плод коллективного решения ЦК РКП(б), который, руководствуясь классовым подходом в оценке социальных явлений, рассматривал казачество как зажиточную массу среднего слоя населения, мешавшего превратить РСФСР в могучую базу мировой пролетарской революции, неудержимо надвигавшейся, по его мнению, со всех сторон. «Раздавить эту гадину» — стало первоочередным лозунгом большевистских вождей.

Что касается цифр от «2 до 5 млн. уничтоженных казаков», то они также неправдоподобны, взяты с потолка или высосаны из пальца, в итоге играют на руку тем, кто если и не отрицает «красный террор» вообще, то стремится его свести к нулю. В таком случае они говорят: «вот смотрите, как грубо и нагло фальсифицируют историю: в 1917 г. на Дону не проживало и 1,5 млн. казаков, а во всей России — всего 4,5 млн.». И отсылают к статистическим справочникам, подтверждающим эти цифры. Как же могло быть уничтожено 5 млн. казаков? Лживость подобных утверждений становится еще более очевидной. Убедительной бывает только правда.

Между тем у Деникина и по этой проблеме содержится разнообразный и всесторонний материал, позволяющий понять ее глубже и основательнее. Наверное, не будет большим преувеличением, если сказать, что «Очерки русской смуты» — в известной мере энциклопедия Белого движения и, следовательно, всей гражданской войны. Они содержат убедительные ответы на вопросы, как и почему борьба в России в 1917—1920 гг. вылилась в столь крайние и ожесточенные формы, показывают, как силы, свергнутые большевистским переворотом, пытались удержать власть и собственность.

Ю.А. Поляков, глубоко и всесторонне проанализировавший «Очерки», — кстати, впервые в отечественной историографии, — справедливо отмечает, что это крупное произведение далеко выходит за чисто мемуарные рамки, «написано человеком незаурядным, умным, знающим, способным к анализу минувшего. Человеком, безусловно, предвзятым, пристрастным — иначе и быть не могло, — но по-своему честным, преданным интересам России, как он их понимал, человеком, пережившим огромную трагедию. Трагедию, в которой личное неразрывно переплелось с общественным, общегосударственным, когда крушение личных планов, надежд человека неотделимо от крушения всего привычного жизненного уклада, крушения дела, им возглавленного».

Свыше четверти века, изо дня в день, кропотливо собирал Деникин факт за фактом, переосмысливал прошлое, чтобы попять настоящее и будущее своего народа. С думой о его судьбах писал он строку за строкой, еле-еле сводя концы с концами свой бюджет. Мизерных гонораров едва хватало, хотя в его руках находились бесценные архивы, оценивавшиеся значительными денежными суммами. Вместе с ним безропотно несли свой крест жена и дочь. Богатые покупатели обивали пороги его скромной квартиры, предлагая высокую цену. И он неизменно им отвечал: «Это русское — для русских. Когда Россия будет свободна, я все отдам ей».

Человек большой культуры и больших знаний, Деникин, беззаветно любя Родину, был ярым противником шовинизма, считая его низким и недостойным для подлинно русского. Он гневно осуждал это поветрие, охватившее многих в эмигрантских кругах первой волны. Не умея объяснить причин российских бед и потрясений в силу своей ограниченности, они свели их к проискам «жидомасонов», которые предстают у них в качестве всесильных и главных организаторов февральских и октябрьских событий 1917 г. Показывая несостоятельность столь примитивных суждений, Деникин поэтому отвел в своих «Очерках» немало страниц еврейскому вопросу, проявив и в этой области широкую эрудицию и глубокие научные познания.

Блестящий русский генерал, прославившийся еще в Первой мировой войне, Деникин всегда оставался самим собой и не боялся сказать нелицеприятное своим бывшим соратникам. Перед нападением фашистской Германии на СССР, когда многие из них переметнулись на ее сторону; чтобы возвратиться па Родину в обозе ее армии, перед которой, по их мнению. Красная Армия не устоит и побежит, он решительно осудил такие суждения. «Нет, — публично заявил Деникин, — (Красная Армия. — А.К.) не побежит. Храбро отстоит русскую землю...» Он верил в свой народ, но полагал, что, разгромив фашистскую Германию, победители затем повернут «штыки против большевиков».

В отличие от Краснова, Шкуро и других, Деникин не допускал мысли об освобождении России от большевиков руками иноземцев, подчеркивая, что это внутреннее дело россиян, которое могут решить только они сами. В гитлеровском стане, зная об авторитете Деникина, намеревались сыграть на его обиде и непримиримости к большевикам. В начале войны, когда судьба России висела на волоске и победа Германии казалась предрешенной, фашисты предложили ему сотрудничество, уготовив, вероятно, роль, исполненную потом Власовым. С риском для себя и своей семьи он решительно ответил: «Нет!» И после этого переехал подальше от немцев на Юг Франции.

Это вовсе не означало перемен в позиции Деникина относительно большевиков, хотя кто-то начал распространять слухи на этот счет. В 1945 г. он почувствовал, что вокруг него началась какая-то непонятная ему возня. Умудренный опытом и зная о вероломстве наследников Чека, Антон Иванович усмотрел в том происки Сталина, всесилие которого на волне победы над фашистской Германией взметнулось тогда с небывалой силой. От греха подальше, дабы не искушать судьбу, Деникин уехал из Франции за океан, где и обосновался в США.

Сначала он с семьей поселился в деревне, а потом нашли маленькую квартирку в окрестностях Нью-Йорка. Несмотря на преклонный возраст и болезнь сердца, Антон Иванович целыми днями работал в Нью-Йоркской публичной библиотеке на 42-й улице, в ее славянском отделе на втором этаже. На столе его лежали книги, тетради, газеты, приготовленный Ксенией Васильевной скромный сэндвич, съедая который он делал себе единственный перерыв. Он одновременно работал над материалами Первой и Второй мировых войн, собирая необходимые сведения для задуманных новых книг. Одна создавалась как автобиографическая, а другая предполагалась как широкое полотно — «Вторая мировая война, Россия и зарубежье». Тогда же закончил он ответ на книгу генерала М.Н.Головина «Российская контрреволюция» под названием «Навет на Белое движение». Кроме того, в свободное время он редактировал дневники жены.

В обстановке усиливавшейся «холодной войны» Деникину не давала покоя мысль о судьбе России. 14 июня 1946 г. он обратился к правящим кругам Вашингтона и Лондона с запиской «Русский вопрос», в которой изложил свой взгляд на стратегию борьбы с советским коммунизмом в новых условиях. В ней подчеркивалась недопустимость смешения большевизма и «великой, единой, неделимой России». Деникин считал, что из-за тяжелого внутреннего положения СССР советское правительство в данный момент воздержится вести дело к третьей мировой войне, но как поборник идеи всемирного торжества коммунизма будет все делать для разжигания мировой революции, для подрыва мира изнутри в других странах. Наиболее легкой добычей, опасался он, могут стать Франция, Италия и Испания, поскольку громадные потрясения, перенесенные ими, создали в них почву для коммунистических соблазнов.

Но если западным демократиям все же придется давать отпор большевизму, они должны, подчеркивал Деникин, исключить повторения капитальнейшей ошибки Гитлера. «Война, — говорилось в записке, — должна вестись не против России, а исключительно для свержения большевизма. Нельзя смешивать СССР с Россией, советскую власть с русским народом, палача с жертвой. Если война начнется против России, для ее раздела и балканизации (Украина. Кавказ) или для отторжения русских земель, то русский народ воспримет такую войну опять как войну Отечественную. Если война будет вестись не против России и ее суверенности, если будет признана неприкосновенность исторических рубежей России и прав ее, обеспечивающих жизненные интересы империи, то вполне возможно падение большевизма при помощи народного восстания или внутреннего переворота».

Судя по стратегии борьбы с коммунизмом, проводившейся Западом на протяжении многих десятилетий, советы многоопытного борца с большевизмом не остались незамеченными. Однако сам Антон Иванович, кажется, не предпринимал действий к их дополнительному развитию. И прежде всего из-за резкого ухудшения здоровья. Сердечные боли не давали ему покоя.

По приглашению друга летом 1947 г. Деникин с семьей поселился на его ферме в штате Мичиган, чтобы избежать нью-йоркской жары. Жизненные ресурсы Антона Ивановича находились уже на пределе. С 20 июля начались, усиливаясь, сердечные приступы. Его поместили в больницу Мичиганского университета. В предчувствии развязки он сказал Ксении Васильевне: «Вот не увижу, как Россия спасется». 7 августа 1947 г. сердце его остановилось. Деникина хоронили с воинскими почестями как главнокомандующего союзной армией по Первой мировой войне. Потом его прах перенесли па русское кладбище Святого Владимира в местечке Джексон (штат Нью-Джерси).

Ксения Васильевна передала незаконченные рукописи мужа на хранение в научные учреждения, в частности, книги «Вторая мировая война. Россия и зарубежье» — в Русский архив Колумбийского университета. Мемуары ею были доработаны и в 1953 г. изданы в Нью-Йорке под названием «Путь русского офицера» на русском языке. Теперь с книгой, переизданной рядом издательств, в частности «Современником» в Москве (1991), познакомились и соотечественники Деникина. Воспоминания его, исполненные рукой опытного писателя с большой эрудицией, развертываются па широком фоне общероссийских событий, участником и нередко активным творцом которых был их автор, проложивший глубокую борозду в истории бурного XX столетия.

В последние годы в России сложилась и литература о Деникине. Переиздана, в частности, первая более или менее научная его биография, созданная Д.В.Леховичем, которому довелось сражаться под его знаменами и работать по материалам, хранящимся в США, в том числе и принадлежавшим непосредственно самому генералу. По словам Леховича, последнее желание Антона Ивановича заключалось в переносе его останков в Россию, когда она освободится от засилья большевистской диктатуры.

Это отвечало бы стремлению подвести черту под гражданской войной и способствовать тем самым умиротворению в обществе, возродить традиции российской культуры.

Такое время уже наступило...
________________________________

От редакции. Ростовский историк Александр Иванович Козлов еще с начала 90-х годов неоднократно ставил вопрос о перенесении праха легендарного генерала Антона Ивановича Деникина на родину. Эти строки он написал в 2000 году. И вот, наконец, упокоился прах генерала, и его дочь Грей получила русское гражданство, и сама, с чувством исполненного долга, ушла в мир иной. Никита Михалков по каналу «Культура» недавно показал свой документальный фильм о судьбах русских эмигрантов первой волны – щемящую повесть о соотечественниках, выдержавших жестокие испытания и достойно завершивших свои жизни вдали от любимой ими родины. Но подведена ли черта, о которой говорит автор, настало ли примирение в обществе? Наступило ли это время?