(Продолжение. Начало см. в № 6 (128) - 16 марта 2006 г.)

6. Мюнхгаузен: путь в легенду

История любит подшутить, и частенько от нее достается людям, ни в чем не повинным, честным труженикам и благонадежным гражданам. Достаточно вспомнить братьев Бутеноп – петербургских коммерсантов девятнадцатого века. И ведь от налогов не уклонялись, и жили по-немецки примерно, – а народ как-то сразу подыскал к их фамилии в родительном падеже примитивную, но вызывающую хохот рифму. Веселые двустишия оккупировали все заборы и, в конце концов, выжили Бутенопов из Петербурга.

Но эту историю сейчас помнят немногие, а вот горькая судьба Карла-Фридриха-Иеронима фон Мюнхгаузена известна куда лучше.

1.
Этот классический немецкий барон происходил из достаточно древнего рода и появился на свет в городке под названием Боденвердер, что неподалеку от Ганновера. Пятнадцатилетним мальчишкой он был взят на службу к герцогу Брауншвейгскому пажом. В возрасте восемнадцати лет, аккурат зимой 1738 года, санным путем этот искатель приключений вместе с герцогом прибыл в Россию, которая как раз вела войну с
Турцией. Тогда довольно много иностранцев приезжало в Санкт-Петербург - послужить, разбогатеть и вернуться домой в чинах и при набитом кошельке. Карл Фридрих Иероним завербовался на службу и действительно успел повоевать под командованием знаменитого графа Миниха. После чего ветер удачи занес его в Лифляндию.
Лифляндия совсем недавно вошла в состав Российской империи. Она жила по своим обычаям. Русификацией и не пахло – вся документация велась на немецком. Города тоже в сущности были немецкие – и по речи, и по нравам, и по населению. Барон почувствовал себя даже лучше, чем дома. После военных подвигов он стал делать в рижском гарнизоне офицерскую карьеру и вскоре был назначен лейтенантом кирасиров.

Очевидно, служил он не за страх, а за совесть, потому что зимой 1744 года получил крайне ответственное задание. Через Ригу в Санкт-Петербург везли юную принцессу Софию-Фредерику, которой предстояло выйти замуж за Петра III, а через много лет стать императрицей Екатериной Великой. Кстати, именно при ней к Российской империи присоединилось по просьбе собственного дворянства Курляндское герцогство. Добросовестный барон возглавил в Риге караул принцессы и ее матери.
Но барон в Лифляндии не прижился - разве что женился на молодой вдове из Дунте, Якобине, и прожил в этом поместье шесть счастливых лет. О жизни Мюнхгаузена в Дунте известно мало. Усадьба не сохранилась, церковь, где он венчался с Якобиной, - тоже. В какой-то мере сохранился кабак, а конюшня и псарня повышены в чине - там теперь живут люди. Музей Мюнхгаузена, где был собраны предметы, не имеющие отношения к нему лично, но характеризующие эпоху, недавно сгорел.
В 1750 году, еще довольно молодым, барон вышел в отставку и уехал с женой в родной Боденвердер. При уходе в отставку императрица Елизавета пожаловала его чином ротмистра.
Дома он зажил на досуге помещиком - благоустраивал усадьбу, ходил на охоту, принимал гостей. Гости, провинциальные дворяне, очень интересовались - как барон выжил в московских снегах. Также пользовался популярностью "звездный час" исторического Мюнхгаузена, несколько дней в обществе будущей императрицы. Но в основном застольная беседа состояла из охотничьих подвигов. И, надо полагать, тут-то барон и дал маху...

2.
В один прекрасный день веселый немецкий журнал "Наблюдатель" опубликовал шестнадцать коротких историй, якобы рассказанных господином фон М-х-з-н. Такие буквенные загадки в восемнадцатом веке были в большой моде. Стряслась эта беда в 1783 году - барону, стало быть, исполнилось 63 годочка, и он вправе был рассчитывать на спокойную старость.
Истории были совершенно анекдотические. В Германии такие байки назывались "шванки". Они известны начиная с раннего средневековья. И кое-что, явно народного производства, неизвестный журналист приписал господину барону, выдав за его подлинные приключения.
Неизвестно, как отнесся к этому барон. Возможно, публикация была просто дружеской шуткой, и он вместе с автором первый над ней посмеялся. Но журнал попал в руки к человеку, которого позднее Мюнхгаузен считал врагом номер один. Это был Рудольф Эрик Распэ, урожденец Ганновера.

Этот шутник служил профессором в Кассельском университете. Как на грех, из коллекций, вверенных его попечению, иcчезло несколько ценных экземпляров. Возможно, он сам их и продал, чтобы расплатиться с долгами. Ему грозила тюрьма - и он удрал в Великобританию, где не брезговал никаким заработком. Он-то в 1785 году и выпустил "Приключения барона Мюнхгаузена", причем - на английском языке. И там такого наворотил, что только держись!
Он связал между собой шванки и охотничьи истории образом рассказчика и нанизал их на весьма конкретную биографию. Имя барона прозвучало полностью! И кирасирский ротмистр на старости лет стал персонажем.
А еще через два года Готфрид Август Бюргер перевел "Приключения Мюнхгаузена" с английского на немецкий, дополнив их, изъяв шуточки, понятные только англичанам, и подбавив чисто немецкой сатиры.
Барон прославился на всю Германию и пришел в ярость!
Вот чем обернулось его невинное застольное хвастовство...

А потом произошло то же, что с приключениями Гулливера, Робинзона Крузо и д'Артаньяна. Книги, изначально созданные для взрослых, взяли да и ушли к детям. Из множества приключений лихого барона были отобраны те, что хорошо усваиваются младшим и средним школьным возрастом. Полет на пушечном ядре, к примеру. Или охота на диких уток при помощи кусочка сала и веревки. А сюжеты с пикантным привкусом тщательно кастрировались. Помните, как Мюнхгаузен в конном строю штурмовал крепостные ворота? Как упала решетка и разрубила пополам его боевого коня? И Мюнхгаузен, не оборачиваясь, поскакал вперед на передней половине! Потом, когда его смутило, почему это лошадь пьет, пьет и напиться никак не может, он соизволил обернуться... В варианте для детей заднюю половину находят на лугу, где она мирно пасется. Как может пастись живое существо, не имеющее рта, чтобы щипать травку? Изначально все было куда физиологичнее – заднюю половину прихватили на горячем. Она завела себе гарем из окрестных кобыл...
Не только Распэ и Бюргер откровенно валяли дурака под прикрытием баронского имени. Довольно скоро к ним присоединился некий проповедник Генрих Теодор Людвиг Шнорр. Его "Дополнения к приключениям Мюнхгаузена", изданные в 1789 году, известны меньше, а между тем он, похоже, единственный, кто действительно встречался с бароном в его германском имении и слушал его воспоминания о России и Лифляндии!

3.
Именно в труде Шнорра впервые упоминается Рига. Но если вы думаете, что в связи с будущей императрицей, так ошибаетесь. В Риге молодой барон познакомился с трактирной служанкой, которая опустошила его кошелек и "высосала все жизненные соки". Несколько позднее Шнорр пересказывает воспоминания барона о неком празднике, в котором участвует ребенок, и этого ребенка Мюнхгаузен называет своим наследником. Судя по тому, что его брак с Якобиной оказался бесплодным, наследничек был незаконный. Возможно, по материнской линии происходил от той самой служанки.
Понятие "Лифляндия" для Мюнхгаузена было каким-то безграничным. Судите сами. "... и в хорошем настроении я отправился в Лифляндию. Нарва была главным местом моего пребывания. Здесь мне очень нравилось, потому что в этой местности было много лесов, а в них можно было настрелять много лис, медведей и др." Нарва - это вообще на крайнем севере Эстонии...

История женитьбы Мюнхгаузена по Шнорру ничуть не хуже прочих охотничьих приключений.
"Так случилось, что меня околдовали глаза одной милой девушки. Я не терял времени, чтобы завладеть ее прекрасным сердцем. Было убито несколько медведей - и родители, а также и девушка, стали ко мне благосклонны.
На второй день моего жениховства был день святой Анны. В левой щеке своей невесты я процеловал такую большую дыру, что она едва зажила через 6 недель. Свадьбу долго не назначали только из-за этого. От этого у нее остался шрам, как знак, хотя рана и зажила. Не целуйте, господа, своих красоток в день святой Анны".
Похоже, что исторический Мюнхгаузен действительно здорово влюбился в историческую Якобину и уже не придавал значения географии.

"В окрестностях Нарвы было много чибисов и, разумеется, много болот и заболоченных мест. Моя невеста больше всего в жизни любила яйца чибисов. Однажды я здорово забрался в самую топь, нашел множество гнезд с яйцами, опустошил их и положил в свою охотничью сумку. И вдруг я угодил в такое место, где сразу же, не понимая как, провалился по шею..."
Выбрался Мюнхгаузен из болота, ухватившись за собачий хвост.

А вот история, более фантастичная, чем полет на пушечном ядре.
"Однажды (это произошло вскоре после моей женитьбы) жена моя выразила желание принять участие в охоте. Я поскакал вперед, чтобы высмотреть что-нибудь подходящее, и вскоре мой пес замер перед стаей в несколько сот куропаток. Жду я, жду свою жену, которая в сопровождении моего адьютанта и конюха выехала сразу вслед за мной, но никого не было ни видно и ни слышно. В конце концов, я забеспокоился и повернул назад. Примерно на полдороге внезапно до меня донесся жалобный плач. Казалось, плач
раздается совсем близко, а между тем, куда ни глянь - не видно ни живой души. Соскочив с коня, я приложил ухо к земле и тогда не только услышал, что плач доносится из-под земли, но и совершенно ясно уловил голоса моей жены, моего адьютанта и конюха. И тут я заметил недалеко от себя вход в угольную шахту, и у меня, к сожалению, не могло не быть сомнения в том, что моя несчастная жена и ее спутники провалились в эту шахту. Пустив лошадь в карьер, я понесся в ближайшую деревню за углекопами, которым после очень длительной и трудной работы удалось извлечь пострадавших из ямы глубиной в девяносто сажен".

Угольная шахта в Дунте - это почище нефти на латвийско-литовской границе! Впрочем, если бы барон задержался в Лифляндии чуть подольше, он бы и урановые месторождения открыл, и кимберлитовые трубки, полные алмазов. Не везет нам на баронов...


7. Екатерина Вторая: путешествие победительницы

Путь маленькой немецкой принцессы к российскому трону начался в тот день, когда императрица Елизавета решила: ее наследником и императором России станет племянник, родной внук Петра Великого, тоже Петр. Следовало подыскать ему невесту – с одной стороны хорошего рода, с другой – чтобы ее родня не доставила лишних хлопот.

1.
Выбор Елизаветы пал на четырнадцатилетнюю принцессу Софию-Августу-Фредерику Ангальт-Цербстскую. Насчет происхождения, правда, ходили разные слухи. Ее настоящим отцом многие считали прусского короля Фридриха Великого, который приходился двоюродным братом ее матери Иоганны-Елизаветы. Словно в подтверждение этому, Фридрих приложил немало усилий, чтобы портрет юной Фике, присланный Елизавете, оказался победителем в конкурсе портретов немецких принцесс. К тому же, девочка была умна, хороша собой, получила неплохое образование и несколько лет провела в Берлине при дворе Фридриха.
Правда, чтобы стать невестой наследника российского трона, Фике пришлось выдержать целое сражение с родной матерью. Иоганна-Елизавета не любила дочь, ее главной привязанностью в жизни был сын, и она вовсе не желала, чтобы девочка достигла в жизни такого положения, какое ей самой могло разве что присниться. Как раз когда русский двор проявлял интерес к Софье-Фредерике, ее мать покровительствовала одному из своих кузенов, 24-летнему принцу Георгу-Людвигу, которому понравилась Фике, так что дело даже дошло до предложения руки и сердца. Юная принцесса согласилась при условии, что родители не возражают, и тогда только узнала, что ее портрет отправлен русской императрице.

Настал январь 1744 года. Девушка узнала, что ее родителям предложено привезти дочь в Россию и что Иоганна-Елизавета всячески отклоняет своего пожилого мужа от мысли об этой поездке. Тут-то и произошел взрыв.Маленькая Фике потребовала, чтобы ее отвезли в Россию. Ей напомнили о женихе. Она заявила: «Он только может желать моего благополучия и счастья».
Принцессе удалось настоять на своем. 10 января 1744 года мать и дочь выехали из Цербста. Ехали они инкогнито – предлогом было желание лично поблагодарить императрицу Елизавету за хорошее отношение к Ангальд-Цербстскому дому. И ехали налегке – еще долго Фике испытывала недостаток в одежде и белье. Им были высланы на дорогу небольшие деньги, но только в Риге они смогли назваться своими настоящими именами и пересесть в достойный будущей великой княгини экипаж.
Вот секретный указ императрицы Елизаветы о приезде в Ригу принцессы Цербстской: «Когда прибудет в Ригу принцесса Сербстская, следующая к нам, под каким бы именем и видом ни было, оную повелеваем вам принять с принадлежащею честию и отправить под камвоем при добром обер-офицере сюды или в Москву, где тогда обретаться будем, и что надлежит на ее довольство в Риге и в пути оттоль к нам, то все имеете учинить из нашей казны, но сего никому не объявлять, дондеже она прибудет».

2.
В Риге принцессу ожидал посланный императрицей генерал-майор Юрий Юрьевич фон Броун. На следующий день после приезда чуть ли не в шесть часов утра он был вызван к Фике. У принцессы уже были наготове бумага и перо. Генерал должен был подробно рассказать ей обо всех придворных, с которым ей предстояло познакомиться. Он честно выполнил просьбу и впоследствии был одним из доверенных лиц российской царицы.

3 февраля 1744 года Фике с матерью прибыли в Санкт-Петербург, а 9 февраля – в Москву, где находились Елизавета Петровна, ее племянник и наследник Петр, а также весь императорский двор. Фике произвела на императрицу самое лучшее впечатление, так что вопрос о свадьбе был тут же решен положительно.

Иоганна-Елизавета смирилась со счастьем дочери и тут же принялась извлекать из него пользу. Ее бурный образ жизни и неумеренные траты несколько озадачили императрицу Елизавету, а когда немка попыталась влезть в придворные интриги, то получила от царицы заслуженный нагоняй. Наконец ее фактически выставили из России – а дочь еще несколько лет разбиралась с долгами матери.

О том, как Фике стала российской императрицей Екатериной, написаны тома исследований. Это случилось в 1762 году (государственный переворот, произведенный столь бескровно, да еще очаровательной женщиной, современники тут же назвали шелковой революцией). И Екатерина стала понемногу знакомиться со своей империей. Она объездила немало губерний. Но одно из ее первых путешествий было в Лифляндию.

Кроме всего прочего, Екатерине пришлось разбираться с проблемами рижской торговли. Садясь в карету, чтобы ехать в Ригу, она уже знала, какие речи услышит от представителей магистрата.

Дело в том, что одним из важнейших направлений в деятельности Рижской гавани была хлебная торговля. Во время Семилетней войны (1756 – 1763) сильно выросли цены на сельскохозяйственные продукты, в том числе на зерно и муку. Русские помещики стали активно продавать их за границу. В Риге стали селиться русские купцы, ремесленники, предприниматели. Казалось бы, тут-то самое время Риге воспользоваться своим выгодным положением. Но тут магистрат принялся не вовремя защищать «вольности и привилегии» рижских бюргеров. Он не допускал тех, кто не является этническим немцем, к приобретению «гражданства».

Россия была заинтересована в Рижской гавани, и в апреле 1763 года в Риге была даже учреждена комиссия по исследованию рижской торговли. Жалобы магистрата допекли сперва государственных мужей в Санкт-Петербурге, потом и лично Екатерину.

В 1764 году она торжественно въехала в Ригу через Песочные ворота. Очевидно, с легкой ностальгией вспомнила, как ее, четырнадцатилетнюю, везли через этот город – ведь так начался ее путь к могуществу и славе.

Ее встретили бургомистры и ратсманы, на синей бархатной подушечке, расшитой серебром, ей преподнесли не просто рижские ключи, но целую связку – восемь штук. Но если ключи для фельдмаршала Шереметева изготовили из золота, то для Екатерины – из стали. Царица ключи приняла и вернула их бургомистру. Они вместе с подушечкой остались в Риге и позднее попали в музей истории Риги. Почему практичная государыня их вернула? Очевидно, справедливо заподозрила, что вряд ли ими можно открыть какие-то реальные двери.

Польза от визита Екатерины была та, что без всякого участия рижан был разработан и 7 декабря 1765 года утвержден устав о рижской коммерции, по которому рижский магистрат и гильдии теряли право на издание обязательных постановлений в области торговли.

3.
Но не Рига была конечной целью путешествия – царица ехала в Курляндию знакомиться с Либавской гаванью и положением дел в Митаве. Там тоже завязался изрядный узелок, который она развязала на свой лад.

Покойная русская императрица Анна Иоанновна, бывшая в свое время герцогиней Курляндской, имела фаворита – курляндца Эрнста-Иоганна Бирона. В результате интриг на межгосударственном уровне он в 1739 году сам стал герцогом Курляндским, что означало торжество русского влияния в этом регионе. В Курляндию он не поехал, занимался ею, не покидая Санкт-Петербурга, а зря – когда месяц спустя после смерти Анны Иоанновны произошел очередной дворцовый переворот, Бирон был арестован и отправлен в ссылку. Курляндия осталась бесхозной. Польский сейм вспомнил о своих претензиях на это герцогство. Русский двор нанес ответный удар – словно бы забыв, что Анна Иоанновна отказалась в пользу фаворита от своей «вдовьей доли» в герцогских имениях и от иных причитавшихся ей денежных сумм, стал требовать от Курляндии и возврата имений, входивших в эту «вдовью долю», и выплаты скопившихся за многие годы сумм, полагавшихся на содержание ее двора. В конце концов Польша воспользовалась Семилетней войной, выступила на стороне России и посадила на курляндский престол своего кандидата. Это был сын польского короля Августа III – Карл.

После смерти императрицы Елизаветы положение Карла стало очень ненадежным – Петр III хотел посадить на этот трон кого-либо из своих родственников. Екатерина, став императрицей, рассудила иначе – она признала права на курляднский престол за... Бироном. Таким образом она избавлялась от польского и саексонского влияния в герцогстве. Он явился в Митаву в 1763 году, сопровождаемый русскими войсками. Но часть дворянства отказалась ему присягать. И неудивительно! Его бы в Курляндии мало кто даже в лицо признал – он и до ссылки бывал в своем герцогстве крайне редко и менее всего заботился об интересах дворянства.
Надо сказать, расхлебать эту кашу Екатерине удалось только в 1766 году. Она предложила присягнуть в четырехнедельный срок, а кто не захочет – у того в имении будут размещены на постой русские войска. Оппозиция покряхтела и смирилась. И это было еще одной победой Екатерины.


8. Абрам Кунце: рецепт в котомке

В конце своего царствования Екатерине Великой пришлось решать еще одну рижскую проблему. Как ни странно, отклики тех событий чувствуются по сей день.

1.
Несколько лет, с 1789 по 1807 год, шла настоящая война между рижским предпринимателем Семеном Лелюхиным и рижскими же немцами-аптекарями, которых тогда было немного, потому что и аптек было немного – восемь. Обе стороны забросали жалобами высокое начальство всех уровней – включая Сенат и Екатерину. А начало этой склоке положил... правильно, еврей. Его звали Абрам Кунце.
Откуда он в Риге взялся – никто не знает. Кто он был по профессии – никому не ведомо. Когда и зачем он сюда пришел – тоже покрыто тайной. И тем более неизвестно, откуда он взял рецепт чудодейственного бальзама.
Итак, откуда. Возможно, из Польши или Германии (тогда государства Германия еще не было, а имелось множество княжеств, в которых говорили на разных диалектах немецкого языка). Профессия – похоже, что бродячий торговец. Не исключено, что книготорговец – у евреев в прошлом имелось такое «бродячее» ремесло. Во всяком случае, он был человек достаточно грамотный, чтобы иметь дело с текстом, написанном латинскими буквами. Когда? Тут надо свериться с «таксой» рижских аптек. Город контролировал деятельность аптекарей и время от времени составлял такую «таксу», где перечислялись лекарства и указывалась их цена.

В документе 1685 года числится 306 лекарственных растений, 25 видов жира, на котором приготавливались мази (в том числе, свят-свят, и человеческий, причем он был в пять раз дешевле змеиного жира), препараты с золотом и серебром, а также 62 сорта консервов и 55 сортов конфет. Похоже, почтенная рижская аптека была не хуже современной американской, где тоже можно купить все на свете и даже выпить кофе с булочкой. Посетителям предлагались 82 вида экстрактов, 97 видов сиропов и 71 спиртовая настойка. «Такса» 1740 года тоже была не маленькой.» Но в ней еще не упоминался «бальзам Кунце», иными словами, «рижский бальзам», который прославил наш город. Хотя имелось несколько десятков других бальзамов.
Увы – наш фирменный напиток образовался сравнительно недавно. Не следует заблуждаться насчет архаичного вида глиняной бутылки – именно такие с давних времен употреблялись в аптекарском деле. По бутылке дату рождения установить невозможно.

2.
Теоретически Абрам Кунце мог появиться в Риге в середине сороковых годов восемнадцатого века. Трудно сказать, какие надежды он возлагал на свой рецепт. Но, сдается, только этот один рецепт у него и был. Вот какое объявление о бальзаме поместил Кунце в 1762 году в городской газете: «Он полезен в различных случаях как от лихорадки, желудочных колик, зубной и головной боли, ожогов, обморожений и вывихов, так и при опухолях, ядовитых укусах, переломах рук и ног, особенно при закрытых, колотых и рубленых ранениях. Опаснейшие ранения он излечивает за пять, самое большее за шесть дней». Бальзам можно было приобрести по два талера за штоф у самого Абрама, в доме носильщика соли Валта у Карловых ворот.
Надо полагать, рецепт не слишком хорошо кормил того, кто принес его в Ригу, если изготовитель бальзама снимал жилье у члена одного из немногих латышских ремесленных братств. Немного озадачивает емкость в 1,2 литра – похоже, уже тогда спиртовая настойка на одному Кунце известных травах балансировала на грани между лекарственным средством и банальным спиртным напитком.

Что касается лечебного действия бальзама Кунце, с ним Екатерина познакомилась в 1764 году, когда приезжала в Ригу. По одной легенде, государыня съела что-то чересчур изысканное на обеде у бургомистра, от чего начались желудочные колики, по другой – ее прихватила мигрень. Местное средство помогло – видимо, оно у рижан уже тогда служило панацеей. Со временем, в 1789 году, Екатерина даровала Кунце и его наследникам привилегию на изготовление этого напитка крепостью всего 16 градусов – тогда, кстати, градусами не очень увлекались.

3.
Не исключено, что Семен Лелюхин, распробовав бальзам, взялся за его промышленное производство как раз в расчете на любителей выпить – если выпускать в крупных количествах лекарство, то на него во всей Лифляндии ожогов и желудочных колик не напасешься. Однако вскоре размах его предпринимательской деятельности был ограничен указом Сената, которым запрещалась продажа «лекарства» в кабаках и трактирах.
После смерти Абрама Кунце, ни у кого не спросив позволения, Лелюхин открыл фабрику по производству бальзама, но! Нигде не сказано, что его бальзам был «черным»! Рижским – да, а с цветом какие-то недоразумения. Когда в девятнадцатом веке появились публикации о составе бальзама Кунце, напиток назывался «белым». Был еще «желтый» вариант – когда к прочим составляющим добавляли шафран и имбирь. Слово «черный» применительно к «Рижскому бальзаму» вообще появилось только во второй половине девятнадцатого века. Что наводит на мысль: со временем рецепт Абрама Кунце сильно изменился.

Увидев, как пошли в гору дела у русского предпринимателя, немецкие аптекари возмутились. Очень может быть, что Абрам Кунце предлагал им свой рецепт, но они не захотели сотрудничать. Они сплотились против Лелюхина, который формально посягнул на их право выпускать лекарство. После долгих разборок в верхах было принято удивительно мудрое решение: Лелюхин получил право продавать «бальзам Кунце» в России и за ее пределами, восемь рижских аптекарей получили право обслуживать местный лифляндский рынок, запечатывая бутылки персональными печатями во избежание подделок.
Потом это снадобье, надо полагать, всерьез потребовалось – начались наполеоновские войны. Скорей всего, Лелюхину было уже не до заграничной торговли, а аптекари, наоборот, взяли свое. Еще в сороковые годы девятнадцатого века считалось, что «рижский бальзам», хотя и используется вместо обычной водки, но чаще – как наружное средство, смешанный с уксусом, в виде компрессов. О колотых ранах речи уже не было.
В 1860 году «рижский бальзам» получил первую медаль на торговой выставке в Петербурге. После чего в аптеках он понемногу исчез, зато объявился в винных лавках, и тут уж его называли только «черным». Так началась его европейская и всероссийская известность.

А если бы Абрам Кунце, миновав Ригу, забрел в Дерпт или Ревель? Или взял курс на Даугавпилс? Если бы дошел до Санкт-Петербурга? Перед нами – редкий случай, когда Рига стала конечным пунктом, хотя имела все шансы опять оказаться транзитным. Вот исключение, которое только подтверждает общее правило.


9. Дашкова: в Европу за наукой

Мало кто из русских аристократок умудрился добиться такой славы и такого авторитета, как эта маленькая и неуживчивая дама.

1.
Вот как описывает ее современник, известный французский писатель-просветитель Дени Дидро: « Дашкова отнюдь не красавица. Небольшая ростом, с открытым и высоким лбом, с полными раздувшимися щеками, с глазами среднего размера, несколько заходившими под лоб, черными бровями и волосами, немного плоским носом, широким ртом, толстыми губами ... она далеко не очаровательна; в ее движениях много жизни, но не грации; ее манеры симпатичны».
Правда, француз отметил серьезный характер, речь «простую, сильную и убедительную», свободное знание иностранных языков. А завершил характеристику так: «В образе мыслей ее проявляется твердость, высота, смелость и гордость. Я убежден, что она любит справедливость и дорожит своим достоинством».
Все эти замечательные качества доставили княгине Дашковой немало хлопот, потому что к ним присоединялись не замеченное Дидро самолюбие и, по крайней мере, смолоду, неуемный максимализм.

Екатерина Романовна Дашкова родилась 17 марта 1744 года (как раз когда четырнадцатилетняя невеста наследника престола Фике, только-только приехав в Москву, по ночам старательно учила русский язык). Она была дочерью графа Воронцова, а воспитывалась в доме своего дяди, канцлера Михаила Илларионовича Воронцова. Ее крестной матерью была императрица Елизавета, а крестным отцом – наследник престола Петр Федорович. Она получила блестящее образование, много читала и обратила на себя внимание бывшей Фике, а ныне – великой княгини Екатерины, когда ей не было и пятнадцати лет. Екатерина в те годы тоже находила единственную отраду в чтении. Они подружились. Их так и звали – большая Като и маленькая Като.
Тогда выходили замуж рано. В шестнадцать лет маленькая Като Воронцова влюбилась в красавца-князя Михаила Дашкова и обвенчалась с ним. За два года брака она родила дочь, сына и... вообразила себя взрослой и опытной придворной дамой. Дамой, способной возглавить государственный заговор.

2.
Екатерина после смерти императрицы Елизаветы оказалась в опасном положении. С одной стороны, ее супруг Петр должен был стать русским царем, а сама она, следовательно, царицей. С другой стороны, Петр ее не любил, предпочитая красивой, образованной, умной Екатерине женщину, которую сам же и называл Распустехой Романовной. Это была родная сестра маленькой Като – Елизавета, грубая и агрессивная, научившаяся командовать наследником и уже метившая на престол. Судьба Екатерины повисла на ниточке. Лучшее, что ей грозило, - это заключение в монастыре.
Юная княгиня Дашкова кинулась вербовать сторонников царицы среди знакомых офицеров. Она клялась большой Като в верности и призывала к решительным действиям. Но не догадалась, что главный сторонник уже был успешно завербован самой Екатериной. Звали его Григорий Орлов. За пятеркой же братьев Орловых стояла гвардия.

Все решил случай. Петр отсутствовал в Петербурге, когда по недоразумению был арестован один из участников заговора – капитан Пассек. Дашкова кинулась спасать Екатерину, послала за ней карету, сама поехала навстречу. Но то же самое сделал Алексей Орлов – примчался к Екатерине в Петергоф и фактически похитил ее оттуда. Дальше все было романтично и красиво до невозможности – клянущиеся умереть за красавицу-царицу гвардейцы, Екатерина и Дашкова в мужских костюмах верхом на породистых лошадях во главе двенадцатитысячной колонны, к которой постепенно присоединяются все новые роты и батальоны, победный марш к Ораниенбауму, где укрылся Петр.
Когда 29 июня 1762 года победа была одержана, Дашкова, полагавшая, будто это она лично спасла отечество, обнаружила, что Екатерина и Григорий Орлов – любовники. И, сильно невзлюбив Орловых, всех вместе, умудрилась сделать их своими врагами. Более того – она принялась читать нотации Екатерине...
Отношения обострились. При том, что Като-большая старалась их сохранить, Като-маленькая обижалась на всякое слово. К тому же, она овдовела, муж оставил большие долги, и княгиня Дашкова из экономии вынуждена была жить за пределами Петербурга.

3.
В 1768 году Дашкова начала проситься за границу, «надеясь, что перемена воздуха и окружающего мира будет благоприятна слабому здоровью моих детей». Но разрешение было получено только осенью 1769 года. Перед объездом из Петербурга ее посетил помощник государственного секретаря и вручил 4 000 рублей от Екатерины. Дашкова сочла подарок «презренной подачкой» и сильно возмутилась. Но от возмущения денег не прибавляется, и потому она взяла сколько сочла нужным на дорожные расходы, прочее же вернула. И отправилась в путь под именем Михалковой.
«Мы остановились на несколько дней в Риге, где наняли русскую повозку до Берлина; но прежде, чем оставили Кенигсберг, где мы провели целую неделю с графиней Керзерлинг, наш возок сняли с полозьев и поставили на колеса, что очень затруднило нашу поездку по прусским песчаным дорогам». Очевидно, «русская повозка» была чем-то вроде возка, домика на полозьях, которым пользовались еще русские боярыни.

По дороге с ней случилась забавная история. В Данциге она остановилась в лучшем отеле города и обнаружила в столовой две батальные картины. Они изображали поражение русских войск в сражениях с прусскими войсками. Дашковой очень не понравились победоносные пруссаки и на коленях умоляющие о пощаде русские солдаты. Оказалось, в том же отеле останавливался Алексей Орлов, тоже возмущался, но ему даже не пришло в голову купить эти картины, чтобы их уничтожить. Денег на такую покупку Дашкова не имела – ей пришло в голову кое-что почище. Она уговорилась с двумя молодыми людьми, служившими при русском посольстве в Берлине, они купили красок, и в течение ночи все трое старательно замазывали на картинах солдатские мундиры. Бело-голубые прусские оказались превращены в красно-зеленые русские, и наоборот.
Побывав в Берлине, на курорте в Спа, в Лондоне, в Париже, познакомившись с самыми интересными собеседниками, литераторами, учеными, домой Дашкова возвращалась в 1771 году, через Берлин. «Отсюда я немедленно поехала в Ригу, где ожидали меня письма от моего брата Александра и управляющего, подробно описавшего ужасное опустошение заразы, господствовавшей в Москве». Эта зараза была московская чума, которая унесла жизни полутора сотен тысяч человек и продолжалась чуть ли не год.
«Страшная болезнь, как думали, способна была заражать все в доме; поэтому не могли послать моих вещей в Петербург, и пережившие слуги должны были выдержать шестинедельный карантин, прежде чем их отпустили в Петербург. Это несчастье так сильно поразило меня, что я заболела и пролежала в Риге три недели, под влиянием самой тягостной тоски».

В 1775 году Дашкова запросилась обратно в Европу, на сей раз основательным предлогом было образование ее сына. Она хотела поместить юношу в Эдинбургский университет. «Екатерина согласилась, но приняла мою просьбу необыкновенно холодно, вероятно, недовольная тем, что я искала образования за границей, когда она гордилась его развитием дома». Но, скорее, императрица вполне могла отличить предлог от цели. Маршрут до Эдинбурга выглядел так: Санкт-Петербург – Гродно – Вильно - Варшава – Берлин – Спа – Англия. Но, когда юноша закончил университетский курс, дорога домой выглядела так: Брюссель – Антверпен - Гаага – Париж – Женева – Турин – Генуя – Флоренция – Рим – Венеция – Вена – Прага – Дрезден – Кенигсберг.
«В Кенигсберге мы остановились на несколько дней и потом, через Мемель, отправились в Ригу, где также пробыли недолго, по просьбе генерала Броуна. Здесь, в столице Ливонии, имя моего отца было в большом уважении. Он некогда поддерживал Ливонских дворян в сенате, как беспристрастный защитник их преимуществ, когда русские помещики потеряли их собственные. ... Оставив Ригу, мы только одну ночь провели в дороге и благополучно возвратились в Петербург». Это было в июле 1782 года.
А в 1783 году императрица Екатерина попросила ее стать сперва директором, а потом и президентом Российской академии наук. Дашкова сперва удивилась, потом согласилась – и оказалась первой женщиной в мировой истории, занявшей такой ответственный пост. Екатерина знала, что делала, - упрямая княгиня с ее европейскими связями, огромной эрудицией, любовью к наукам, была лучшей кандидатурой.
_____________________________
© Трускиновская Далия Мееровна