«Что позволено Юпитеру, то не позволено быку»

Если бы когда-нибудь меня спросили, поинтересовались: в чем разница между восточной и западной цивилизацией?
Я бы ответил так: в их отношении к старикам и учителям.
Восточная традиция предполагает бережное, трепетное отношение к предкам и почтительное к учителям. Западная же философия учит, что любовь и нежность следует обращать прежде всего на себя; родителей можно почитать в меру сил, а учителей низводит до уровня чиновников, получающих зарплату за работу.
Всем, кто занимался восточными единоборствами, изначально внушается мысль – все твое умение, знание и сила от мудрого учителя, сэнсея. Вся китайская многовековая мудрость покоится на плечах великих учителей. Думается, что и иероглиф «учитель», если таковой имеется в китайском алфавите, прямо или косвенно связан с понятием «мудрость», окружен аурой познания, послушания, ума.

Вот если бы такой иероглиф был изобретен западной цивилизацией и вошел в ее алфавит, то он был бы, без сомнения, связан совсем с другими ассоциациями. Западная прагматичная философия внушила обывателю те мысли, ощущения и сознательные действия, которые ему подсознательно так хотелось иметь: живи легко, отбрось в сторону условности, пусть тебе жизнь будет «в кайф», прекрасно быть молодым и прочее. В этом же смысловом ряду, но со знаком минус стоит некто, кто мешает, кто не дает жить так, как хочется – учитель, существо мелочное, ни в чем не разбирающееся, раздражающее своими старыми поучениями и глупостями.

Но что интересно? Позволяя себе жить легко и свободно, западная мораль строго поглядывает на учителей. Срабатывает двойной стандарт - подход к действиям учителя все же сохраняется. Откройте газеты, посмотрите скандальную хронику.
Некая дама соблазнила молодого человека, причем она значительно старше его, у нее дети, муж (бедолага), которого она бросила. Ну и что? Мало ли какие причуды у эстрадных примадонн, богатых наследниц, экстравагантных художниц или модных журналисток… В том-то и дело. То, что в другом случае даже не удостоилось бы внимания желтой прессы, что в определенных кругах стало нормой, обычной и повседневной, выплеснулось на страницы, стало сенсацией. Еще бы: героиня этого позорного явления - учительница! И поднимается дикий вой – как она посмела? Она соблазнила наше чистое дитятко, опозорила семью...
Разоблачен некий педофил, уличенный в преступных действиях по отношению к малолетним, погрязший в мерзких пороках. Кто этот субъект? Затаите дыхание, замрите – учитель! Боже мой, куда катится этот мир?

Начинается большая и серьезная экономическая реформа в стране. Министр финансов предлагает новую программу: резко сократить государственный сектор, тем самым дать возможность расшириться частному сектору. Таблицы, диаграммы, газетные статьи, политические аналитики. Чем все заканчивается? Правильно, вы уже догадались: сократили пять тысяч учителей, как самых настоящих паразитов, занятых в школе полдня, отдыхающих два месяца в году, в конечном счете, живущих за общий счет. Произошло это при полной поддержке всех слоев общества.
Понятно, что и в русскую культуру проник тот же вирус недоверия к учительской профессии. Он медленно, но неумолимо внедрился и обрел свою форму. Так возник и зажил своей жизнью образ, мифологема, ставшая нормой, как в обществе, так и в русской литературе.

Для начала обратимся к литературе. С ее возможностями, с ее авторитетом в России убедить читателя ей ничего не стоит, а потому доказательств отыскивать не нужно – они налицо.
Да, так вот, чуткая и гуманная русская литература, взявшая под свое крыло всех сирых и убогих, выбитых из седла, «униженных и оскорбленных», пьяниц и преступников, весьма неблагосклонно отнеслась к учителям. Ну хорошо еще, если бы просто высмеяла, а то как приклеит меткий ярлычок - до конца дней не отмоешься.
Городничий. А вот вам, Лука Лукич, так, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей. Они люди, конечно, ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют разные поступки, натурально неразлучные с ученым званием... Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: умный человек – или пьяница, или рожу такую состроит, что хоть святых выноси.
Собственно, у самого Николая Васильевича были серьезные претензии к учителям из Нежинской гимназии, где он прослыл не самым сильным учеником, к тому же подвергался всяческим унижениям со стороны одноклассников. Скажем так, мстить учителям Гоголь может и не хотел, но в глубине души психологически был готов припомнить кое-кому прошлое.

«Он учился у меня три года (латинскому языку) и ничему не научился, как только переводить первый параграф из хрестоматии... Надобно признаться, что не только у меня, но и других товарищей моих он, право, ничему не научился» (Кулжинский «Воспоминания учителя»).
Что же вменяет в вину учителям основатель «реалистической школы»?
Хоть и закончили горе-учителя разные школы-академии, нахватались кое-каких знаний, невесть о чем, получили ученые звания, невесть откуда, но как были пьяницы, так таковыми и остались. Как рожи корчили, так до скончания века и будут выставляться, что с них возьмешь – учителя!

Антон Павлович, на своей детской, еще не задубевшей шкуре испытавший все прелести гимназического образования в России, позднее напишет о таганрогской гимназии: « ... это был исправительный батальон, где царили зубрежка, фискальство и мелочность». Естественно, что в рассказе «Человек в футляре» аукнулось строгим учителям, ох, как аукнулось: «Эх, господа, как вы можете тут жить! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке», - так аттестовал своих коллег учитель географии Коваленка.
В чем претензии к учителям Чехова?
Они прежде всего чиновники, усердные исполнители чужой воли, а школа не храм науки, а чиновничья контора. Выход у тех учителей есть – выйти в отставку и уехать в свои усадьбы, - пусть придут достойнейшие.
Прошли годы, но символы не поменялись.

Ну никак нельзя было ожидать от выпускника Тенишевского коммерческого училища славного града Петра, крещеного еврея Осипа Мандельштама, такого презрительного замечания об учителях: «Еще не написана повесть о трагедии полуобразования. Мне кажется, биография сельского учителя может стать в наши дни настольной книгой, как некогда Вертер».
Отметим про себя позицию Мандельштама по отношению к учительству: боже, как они плохо образованы, хотя и страдают от этого, бедняги! Звучит нотка жалости.
Настольная книга так и не была написана, но необразованный учитель остался. Почему трагедия полуобразования не коснулась представителя другой профессии: бухгалтера, ветеринара, зубного врача или музыканта? Об этом ничего не сказано.
В том же училище произрастал и зорко вглядывался в ненавистных учителей еще один очень известный человек - Владимир Набоков. У него учителя, само собой понятно, не только страдают от необразованности, но еще и люди определенной ориентации. Если не педофилы, то уж точно гомосексуалисты. Кем же им еще быть? Хотя по-прежнему страдают от неразделенной любви к нимфеткам.

Может, скакнем сразу через весь двадцатый век; не будем собирать все порочащие учителей цитаты – их слишком много. Вирус все глубже проникает в подсознание общества, все больше накапливается раздражение. Пока нарыв не лопнул и смрадный гной не вылился на нечистое племя.
Что уж тут мелочиться и подозревать учителей в скучных мелочах: хамстве, невежестве, бездарности и сексуальных домогательствах. Давайте говорить по-крупному. Это они, они и только они виновники застоя, они подготовили революцию и жили в ней, они кастрировали новое поколение, ату их, ату:
«Учителя дешевеют на глазах. В тулупах, с шапками набекрень, они стоят с недоуменными лицами поодаль. Поражает, однако, не их невостребованность, а их физическое разорение. Они учительствуют в распаде. Один – пьяный, другой – дурак, третий – с пустыми глазницами, четвертый – перхотный, пятый – мошенник, шестой – во френче, седьмой – карлик, восьмой – баба – яга с расстегнутой ширинкой... Книжники, плохо умеющие читать, не умеющие радоваться, во всем видящие происки разведок, плохо танцующие...»
Вот где откликнулось, только в конце двадцатого века, просвещенная русская мысль в лице Виктора Ерофеева открыла настоящее лицо негодяя – учителя.
Поразительная картинка, нарисованная талантливым писателем, жаль только, страдает одним недостатком: слишком поверхностна. Ерофеев почему-то обвинил учителей в том, в чем следовало обвинить общество. Прогнув учительство под себя, поставив его в унизительное положение, советское общество создало такого чиновника, который был послушен ей во всем. Скорее Виктор Ерофеев должен был яростно обрушиться на советских «инженеров человеческих душ», так вольготно и сытно живущих под крылышком государства. Разве не они радостно распевали: «Широка, страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек...»; разве не они редактировали «Малую землю», разве не им вручали «Сталинские премии» по литературе. А учителя лишь покорно исполняли, несли в массы, промывали детские мозги, тем варевом, которое скромно именовалось «советская литература».

Много лет автору этих строк пришлось проработать в обычной советской школе. Не будем вспоминать ни злым, ни добрым словом те, канувшие в Лету времени «застойные времена», не будем плакаться на «бесцельно прожитые годы», скажем только, - да, они были и намертво врезались в память учителей. И, прежде всего, теми невыносимыми требованиями, тем жёстким прессингом, под пятой которого жило или скорее пыталось выжить несчастное существо – учитель. Почему-то считалось, что только под сильным внешним давлением формируется, шлифуется и произрастает талант учителя.
Как долго, весело-сладострастно-мучительно поиздевались над ней, великой русской литературой, критики и комментаторы, методисты и литературоведы. Ломали ей хребет тяжёлым сапогом политики, заставляя нужных «литераторов» переписывать одни страницы, вычеркивать другие и вписывать третьи.
Как умело выстраивали и красиво подсвечивали румяный бочок - творчество далёких от политики писателей, как чутко откликались на призывы социально близких писателей-попутчиков.

Как грубо, пинками вгоняли упрямо сопротивляющуюся классическую литературу в прокрустово ложе коммунистических схем и социалистических идеалов. Смеялись про себя, открыто провозглашая её безгрешность, натягивая на неё маску морализатора, вечного воспитателя и мудрого пророка, тайком предаваясь убогому разврату.
Приписывали ей глубокие философские идеи, но в правильном соусе и нужном политическом направлении, сочиняя типичных представителей и обобщенные образы. Толковали её как психологический ключик, который поможет в великой школе жизни, комментировали ее как надёжный инструмент в обыденных передрягах, как подлинную разгадку таинственной русской души. Вписывали в исторический процесс, намекая на прекрасное будущее.
Теперь, когда пришло время вспомнить и наказать виновных, нашли стрелочника: убогого учителя, сломленного и забитого системой.

Самая большая, но не единственная учительская ошибка, что мы дружно не ушли из школ, вовремя не оставили это проклятое ремесло, что не предали своих детей, что не сбежали в другую жизнь, не переделались в бизнесменов, не ухватили от жизни приятный кусочек, не ущипнули за нежный бочок, не заработали хороших денег.
Даже во времена перестройки, когда открылись радужные перспективы, когда головастые, рукастые и просто смышленые люди с вдохновением окунулись в бизнес и заработали первые миллионы, даже тогда кое-кто остался в школе. Вероятно, это были все те же недотепы, над кем будут смеяться нынешние мудрые «инженеры человеческих душ». Как же, как же – не хватило у них смекалки делать деньги, вот и занимаются невесть чем.
Не кажется ли вам, что российскому обществу еще аукнется и откликнется потребительское отношение к изгою-учителю, и оно, наконец, полностью и окончательно избавится от надоевшей всем жалкой личности?

Если бы когда-нибудь меня спросили, поинтересовались: как определяет общественность личность современного учителя? С каким понятием ассоциирует?
Я бы ответил так: не знаю. Но в голову лезут такие сравнения.
Учитель – это диагноз, характер, жертва, баба, симптом, козел отпущения...
Ненужное вычеркните.
__________________________
© Бендерский Яков Михайлович