Хочется быть человеком

Оказывается, ничто человеческое мне не чуждо.

Поэтому в самый разгар мирового финансового кризиса потянуло стать человеком.

Тянет и тянет. Ничего не могу с собой поделать.

Но в род человеческий меня не пускают.

По крайней мере, в нашей стране.

Вот уже почти сто лет меня в родимом отечестве за человека не считают.

Судите сами.

Перед самым своим уходом Владимир Ильич (дай ему Бог безмятежной лежки в мавзолее) обозвал меня «человеческим материалом».

Лев Давыдович превратил меня в «локомотив истории».

Иосиф Виссарионович прозвал меня «винтиком».

Леонид Ильич, лишив меня напрочь индивидуальности, принял меня за «историческую общность».

Наконец, совсем недавно вице-премьер Сергей Иванов заметил, что  интеллектуальные мои мозги — это «вторая нефть».

Черное золото то есть.

Приятно, конечно, знать, что ты — золото, но стало немного обидно за других менее интеллектуальных братьев по разуму.

А они — кто?

Торф?

Бурый уголь?

Метан с пропаном?

Вообще, таблица Менделеева велика: всегда можно найти для обозначения человеческой личности что-то более или менее редкоземельное.

Тем более что мастера слова эту замечательную идею поддерживают.

Помните, у Николая Тихонова:

Гвозди бы делать 

из этих людей — 

Крепче б не было 

в мире гвоздей!

Бывший властелин мира, ставший гвоздем, — это замечательно!

Ударили молотком по шляпке (кепке, тюбетейке, ермолке) — сиди и не рыпайся.

Владимир Владимирович (который Маяковский) тоже хорошо высказался:

Я себя советским 

чувствую заводом,

Вырабатывающим счастье.

Правда, заводов у нас в стране за последние годы сильно поубавилось, но — ничего: счастья навалом.

Во-первых, не оскудевает рука дающего.

Во-вторых, не изнемогает рука берущего.

Да и недра еще не все разворованы.

Шельфы неиспользованные обнаружились (шельф — это дно морское, полное золотовалютных резервов страны).

При таких-то богатствах зачем власти люди, путающиеся под ногами и требующие к себе внимания разного рода собесов и отделов труда и заработной платы.

Без лишних ртов жить в нашей счастливой стране проще, удобнее и спокойнее.

Надежнее как-то власть себя чувствует, когда вокруг нет тех, кто требует к себе человеческого отношения.

Не нужно притворяться, отыскивая добрые слова.

И — помогая человеку пожить подольше...

Как я тебя, власть, понимаю.

Но так хочется пожить подольше.

 

Нижний дурак

 

Актер Евгений Леонов однажды грустно признался:

— Эти дураки наверху отнимают много времени и сил.

Справедливо сказано.

Но — только отчасти.

Потому что кроме дурака верхнего есть еще и дурак нижний.

Который повсеместен.

И — неутомим.

Мудрый Самуил Яковлевич Маршак заметил как-то:

Что ни делает дурак,

Все он делает не так.

Как бы не так! Нижний дурак не так бездумен, как это может показаться на первый взгляд.

Нижний дурак все делает с умом.

Он энергичен, деловит и целеустремлен.

Он уважает собственную пользу.

Нижний дурак не настолько глуп, чтобы возражать дураку верхнему, но сам очень не любит, когда его держат за дурака.

Нижний дурак прекрасно понимает, что он — не птица высокого полета, но не особо ропщет: ему и внизу хорошо.

Все — под рукой. Стоит только возжелать.

А еще нижний дурак любит быть на виду.

В центре внимания.

Чтобы народ говорил:

— Смотрите-ка, дурак дураком, а сообразительный! Эка, что придумал!..

Не так давно на улицах Воронежа были развешаны билборды с изображением Иосифа Виссарионовича.

Вы думаете вешателями двигала любовь к отцу народов всего мира?

Нет, конечно.

Творцы идеи — народ начитанный: «Букварь» читали, о «Большом терроре» наслышаны.

Да и то сказать: лобызать мерзавца — занятие малоприятное.

На подвиги не вдохновляющее.

Но тут дело не в любви к товарищу Сталину.

Тут все дело в любви к самим себе.

Нижние всегда завидуют славе верхних.

У каждой эпохи есть свой Герострат.

Билборды сняли, а слова остались.

Пошла писать губерния.

И не только наша, но и соседи встрепенулись.

Ближнее и дальнее зарубежье.

Суды намечаются.

Карьерный рост.

Помните, у Булата Окуджавы:

На фоне Пушкина 

снимается семейство.

А тут бери выше!

Историческая нетленка.

На фоне генералиссимусова мундира любой прапорщик выглядит настоящим полковником.

В конце концов, когда нет в наличности собственной личности, недурно прислониться к любому значительному лицу.

Даже если это значительное лицо дурно пахнет в контексте истории.

Портрет любимого руководителя, вознесенный над толпой, возвышает собственную душу.

Очень, знаете ли, приятно прислониться к истории.

Правда, в историю можно и вляпаться.

 

 

То ли еще будет...

 

Раньше я жил нерентабельно.

Плохое во мне превышало хорошее.

Колебался, сомневался, бурчал, постоянно терял ключи от квартиры, моральный облик, очки и веру в счастливое будущее всего человечества.

А когда кризис настиг, я и вовсе сник.

Душа, подавленная ценами на нефть, опустилась до нулевой отметки и окончательно вышла из строя.

Даже поездка нашего президента в Нигерию не вернула меня в лоно исторического оптимизма.

Возможно, я бы и дальше жил с отвращением к самому себе, если бы приятели не сообщили мне приятную новость: оказывается, наша область стремительно развивается.

Зерновые колосятся и вот-вот разродятся хорошим урожаем.

Свекловодство расширяется как вширь, так и вглубь.

Две тысячи белорусских буренок, чьи вымена достигли небывалой продуктивности под лучезарным патронажем Александра Григорьевича Лукашенко, преодолев таможенные баррикады, со дня на день зальют область молочными реками. И в белоснежных струях этих рек сухое молоко немедленно выпадет в осадок.

— Оглянись окрест, — сказал приятель, — и душа твоя тихой радостью человечества осчастливлена будет.

И я оглянулся.

Действительно, хорошо-то как!

Лавочки в обновленном Кольцовском сквере радуют своей витиеватостью.

Новые бордюры на Московском проспекте ласкают взор своей прямолинейностью.

Идет всеобщее латание дыр.

Гремят перфораторы, дымится асфальт.

Трудолюбивые катки добросовестно закатывают в дорожное полотно очередные миллионы.

По количеству латок на душу населения столица Черноземья обогнала Лондон, Берлин и Париж вместе взятые.

Отстаем только от Италии: там неугомонный Берлускони мотается по дорогам, сработанным еще рабами Рима.

Умели строить, черти, несмотря на свою пресловутую рабскую психологию.

— Посмотри, — сказал приятель, — как прекрасен этот мир! И расцвет уже все заметнее. А ты усомнился.

— Но, — слабо возразил я, — где наша производительность труда?

— Она исчезла вместе с нашей промышленностью, — объяснил приятель. — Но не в ней счастье... Ты только чуточку прищурь глаза...

Я покорно прищурил.

И увидел, как мчатся по улицам города инвесторы.

За отсутствием исчезнувших трамваев — на своих двоих.

Инвесторы, инвесторы, инвесторы...

Тридцать тысяч одних инвесторов.

И все они бьются насмерть за право вложить свои капиталы в нашу неконкурентоспособную производительность труда.

Это было впечатляющее зрелище!

Прекрасное завтра прямо на глазах превращалось в светлое сегодня.

Правда, глаза еще были прищурены.

То ли еще будет — затрепетала восстановившаяся в своих правах душа.

И я открыл глаза.

— Ой-ой-ой! — невольно вырвалось из моих уст.

Но за этот крик души я никакой ответственности не несу.

 

 

А у нас дерут за газ.

А у вас?

 

Жду телефонного звонка из Ватикана.

Должен позвонить Папа.

Римский.

Бенедикт Шестнадцатый.

Хочется веры, надежды, любви.

Римские Папы в отличие от матери-Родины любят униженных и оскорбленных.

Приветил же Папа Бенедикт горемычного Александра Лукашенко.

И даже сына его по голове погладил.

А моя голова менее горемычная, что ли?

Повод имеется.

С 1 июля правительство повысило цены на газ.

О чем меня учтиво уведомила очередная платежка.

«Горгаз» напоминает, что помнит обо мне, и просит ответить взаимностью.

Если измерять уровень нашего взаимопонимания в рублях, то за последние месяцы он вырос почти в два раза.

Подогрев, как видите, налицо.

Ну что ж, было бы сердце согрето жаром взаимной любви.

Я понимаю, что трепетная и бескорыстная любовь исчерпала себя во времена Возрождения.  

Это раньше Ромео и Джульетта могли любить друг друга просто так.

Это раньше Александр Сергеевич Пушкин мог от нечего делать воспевать совершенно случайные чудные мгновения своей жизни.

Это раньше Леонид Утесов мог петь на всю страну:

Любовь нечаянно нагрянет,

Когда ее совсем не ждешь.

Сегодня все заранее просчитано и ныне за все приходится платить.

Невольно ощущаешь себя Белоруссией, Украиной и Западной Европой вместе взятыми.

Я понимаю, что в мраморных дворцах «Газпрома» тысячи людей хотят иметь ежедневно свою пайку паюсной икры, и я своей лептой должен удовлетворить их скромные вожделения.

Поэтому мне понятна та целеустремленность, с какой папаша Миллер добивается моей руки с оплаченной квитанцией.

И я плАчу, но плачУ.

А что делать?

Мотаться в Ашхабад за баллончиками с туркменским газом?

Перейти на лучину?

Или в знак протеста перекрыть арку в собственном доме?

Но дорожное полотно в арке до такой степени измучено техническим прогрессом, что там не только ездить — ходить опасно.

Проверил собственным телом.

А жить хочется!

Поэтому я безропотно плачу по всем счетам.

Расплачиваюсь за чужие дивиденды.

И радуюсь великому смыслу нашей жизни: чем загаженнее выглядит Россия, тем больше у нее шансов на светлое будущее.

Пусть дерут!

Пардон, берут.

Пусть берут не по счетчику, а по собственному желанию.

Пусть государство удовлетворяет свою финансовую похоть за наш счет.

Пусть!

Но что будет потом?

Когда исчезнет последний налогоплательщик.

 

 

Недорынок

 

Недопонимаю я наши рыночные отношения.

Стоит только ноге президента или председателя правительства переступить порог торгового зала, как летит по всей стране боевой клич, адресованный ценам:

— Стоять смирно!

И вся экономика, трепеща, замирает.

До той поры, пока ноги начальства не возвратятся на исходную позицию.

А я на рынок хожу без охраны.

Без телевизионного заглядывания в рот.

Без девочек и мальчиков, скребущих своими перышками.

Без олигархов, внутренне костерящих власть.

Я иду на свой мини-рынок, повинуясь влечению сердца и предпочтениям жены.

Рынок — территория свободы.

Свободы выбора.

Свободы поведения: цена — лишь повод для обмена взглядами на несовершенство погоды, на злокачественность сотрудников ГИБДД, на недостачу октановых чисел на бензоколонках.

Неподалеку от рынка — «Пятерочка», универсам, хваленая «Европа». Но туда я изредка заглядываю, а на рынок хожу.

Для магазина я — обладатель кошелька.

Для рынка — переносчик информации.

Купил — и рассказал друзьям о Римме — молочнице, Ларисе Ивановне — зеленщице, Эдике — картофелеводе, Андрюше — приправщике.

Основная валюта рынка — доверие.

Доверие к качеству продукции и к ее количеству, подтвержденному гирей.

Обманут — я уйду к другой.

Или — к другому.

Рынок — это свободный обмен услугами.

Я ему — рубль.

Он мне — качество жизни.

Поэтому, когда очередной начальник идет к прилавку, наивно полагая, что его появление на рынке мгновенно наведет порядок в ценообразовании, я начинаю плохо думать о высшей школе, которая не научила начальника азам экономики.

Сначала выдумали вертикально застывшую экономику, а теперь хотят, чтобы она динамично реагировала на колебания воздуха вокруг начальствующего тела.

Во всем мире на рынке спрос рождает предложение.

А конкуренция — регулирует цены.

А у нас цену рождает спрос с подчиненного, который торжественно клянется перед лицом остальных злоумышленников выставить завтра новую цену на всеобщее загляденье.

И — на вящее заблуждение начальника.

А «конкуренция» и вовсе слово нецензурное.

Потому что там, где начинается конкуренция, кончается монополия.

А там, где кончается монополия, начинает потрясенно чувствовать себя власть.

Не устающая повторять:

— Завтра будет лучше.

А что такое «завтра»?

«Завтра» — это утратившее смысл «сегодня».

А что такое наше экономическое «сегодня»?

Не рынок, а сплошное недоразумение.

Недорынок то есть.

 

 

Старик Эйнштейн был прав

 

Все-таки.

Каково живем?

В пределах Садового кольца на этот вопрос отвечают:

— С умеренным оптимизмом.

За пределами кольца Россия мрачно цедит сквозь зубы:

— С разнузданным пессимизмом.

Кто прав?

Как заметил Альберт Эйнштейн, все в мире относительно.

Вот недавно натолкнулся на интересные цифры.

Оказывается, по качеству жизни наша страна занимает 63-е место в мире.

Мой патриотизм, естественно, напрягся.

Но быстро утешился: выяснилось, что Нигерия, с которой мы негаданно задружили, занимает в списке качественных стран и вовсе сто семьдесят четвертое место.

Получается, что мы живем не так уж и плохо.

Относительно Нигерии.

Есть повод для умеренного оптимизма.

А Норвегия, идущая на первом месте, нам не указ.

Норвежцы вообще зарвались в своих претензиях на качественную жизнь. Их дамы проживают в среднем почти восемьдесят два года, а мужики — около семидесяти шести.

Видать, им их жизнь нравится.

Наши цифры скромнее: для женщин хватает семидесяти трех лет, для мужчин — шестидесяти семи с половиной.

Кругооборот людей в природе у нас, как видите, идет интенсивнее, чем в Норвегии.

Видимо, природа такая.

Обидно?

Обидно!

Но в уже упомянутой Нигерии на жизнь дамам и кавалерам отведено и вовсе по сорок пять лет с небольшим.

Получается, старик Эйнштейн был прав: жизнь — понятие растяжимое.

Признание относительности нашего бытия спасает нас от многих невзгод.

Например, мы привыкли измерять счастье жизни в баррелях добываемой нефти.

А надо бы в пол-литрах выпитой водки.

У меня знакомый экономист есть — не Карл Маркс, конечно, но отечественный рынок изучает в натуре.

Даже два раза был в «Европе».

И по разу — в «Линии», в «Метро», в «Перекрестке» и в «Пятерочке».

Посчастливилось ему даже побывать в Камерном театре. В буфете. Там очень славно заваривают кофе.

Так вот.

Этот мой приятель выяснил, что водка в советские времена стоила два рубля шестьдесят четыре копейки. А коробок спичек — одну копейку.

А ныне среднестатистическая поллитровка обходится нашему народу примерно в сто рублей. А коробок спичек — в пятьдесят копеек.

То есть раньше поллитровка стоила в 264 раза дороже коробка спичек, а теперь — только в двести раз.

А вы говорите — Зюганов! Зюганов!

Где этот Зюганов с его подсчетами о счастливой советской жизни?

Прав наш народ, погрязший в разнузданности своего пессимизма?

Нет, не прав!

Если экономить на спичках, то за двести лет вполне можно сэкономить на лишнюю бутылку водки.

Конечно, если удастся посрамить Норвегию.

 

 

«Если бы я был гражданином России...»

 

— Если бы я был гражданином России, — сказал с чувством, с толком, с расстановкой гражданин Европы Марко Франко, — я бы в принципе был удовлетворен тем, что происходит.

Кто не знает: Марко Франко — глава представительства Еврокомиссии в России.

Конечно, приятно, что Европа о нашем существовании не забывает. И даже задушевно откликается на наше житье-бытье.

Да ведь мы и сами не отказываемся жить хорошо. Мы, начиная с октября семнадцатого, не успевали радоваться тому, что у нас происходит.

Буквально восторгались обилием жизни.

Василий Иванович Лебедев-Кумач высказался откровенно:

Я другой такой страны 

не знаю,

Где так вольно дышит человек.

Но это было давно — в тридцать восьмом.

А теперь вот гражданин Франко подтвердил диагноз гражданина Лебедева-Кумача.

Иначе говоря, Марко Франко тоже отчасти как бы поэт.

Правда, задолго до граждан Франко и Лебедева-Кумача Федор Иванович Тютчев грустно заметил:

Умом Россию не понять.

Но, видимо, он был неправильный поэт и заблуждался в своих рассуждениях.

А Марко Франко видит все с высоты своего европейского положения.

И все правильно понимает.

У нас же столько внутренней свободы, что просто не знаешь, как ее использовать.

У каждого светофора тебя поджидает свобода выбора. Хочешь идти на красный свет — иди!

И в прямом, и в переносном смысле этого слова.

Прав тоже хватает.

Милиция перестала хватать граждан. Она просто идет в ближайший универсам и отстреливает первого встречного.

Потом — второго встречного.

Затем — третьего...

И так далее.

Растет организованная преступность власти.

Раньше процесс «отката» шел стихийно.

Было много ненужной импровизации.

Теперь выстроена вертикаль «отката»: хочешь брать — бери! Но передай товарищу по партии часть положенной суммы.

Будь гуманистом: помни, что у него тоже дети. И каждому хочется иметь домик в деревне.

Право брать — одно из самых крупных достижений нашей вертикальной демократии.

Тут главное не оплошать: встанешь в позу — и рука дающего никогда не встретится с карманом берущего.

И тогда в душу дающего закрадется подозрение: есть еще на свете честные люди.

Думать так — преступление.

Когда гражданин Франко выражал удовлетворенность положением дел в России, он, конечно, знал, что наша страна — огромное присутственное место, в котором сумма гражданских добродетелей личности измеряется размером лепты, вносимой в оздоровительный карман экономики конкретного частного лица.

Которое, как лицо государственное, умножает богатства России.

Так и живем.

Под негласным патронажем сверху донизу.

Хорошо живем: и добродетель торжествует, и люди благополучествуют.

Широкое слово придумано — «благополучие».

Пока власть изо всех сил делает вид, будто она борется с коррупцией, те, кто понимает толк в протянутой руке, и те, кто хорошо знает цену этой протянутой руке, получают блага друг от друга.

Потому что нельзя обижать человека, повернувшись к нему спиной.

Как-то неблагородно это!

Не по-граждански.

 

 

Город Зеро

 

Помните, был такой фильм у Карена Шахназарова — «Город Зеро»?

Иронический рассказ о городе-призраке, городе-абсурде.

Городе, в котором нормальному человеку жить невозможно, однако люди в нем живут.

Не понимая бессмыслицы своего существования.

А может, и понимают, но деваться некуда.

Из города Зеро убежать нельзя.

Потому что от самого себя не убежишь.

Зеро — это ноль по терминологии игроков в казино.

Нулевая отметка нашей жизни.

От нуля всякое движение — благо. Беги — куда хочешь. Иди — куда хочешь. Плыви — куда хочешь.

Но, как грустно заметил Александр Сергеевич Пушкин, куда ж нам плыть?

Воронеж — это судьба.

Это мир, созданный нами...

Стоит посреди города здание-монстр, здание-бегемот.

Громоздкое, уродливое, бессмысленное.

Называется — «Европа».

Словно в насмешку над колыбелью мировой культуры.

Построили эту «Европу» на костях.

Все, кому этот безумный замысел не нравился, бурно протестовали.

Но административный идиотизм плюс большие деньги восторжествовали.

Построили здание, которое соответствующая комиссия не приняла.

Наверное, у комиссии свои резоны.

Но ведь эти резоны были и раньше, когда чудище существовало только в чертежах.

У этого архитектурного недоумка нет будущего, потому что подобраться к нему ни грузовому транспорту, ни легковому невозможно. Стоит распахнуть «Европе» свои двери пошире, как многовековая пробка на стыке улиц Кольцовская, Кирова и 20 лет Октября городу обеспечена.

Мало нам пробок на Московском проспекте, на Плехановской?

Неужели светлые городские умы об этом не думали?

Но откуда быть светлым головам в городе Зеро?..

Жители Солнечной мечтали об асфальте на своей улице.

— Вы хочете песен — их есть у меня, — закричали человеколюбивые чиновники, окопавшиеся в городской управе.

И тотчас закатали непокорную улицу в асфальт подозрительного происхождения.

Вместе с канализационными люками.

Совсем как в пьесах Антона Павловича Чехова: «Было лучше — стало хуже».

Город привык улыбаться строго по расписанию.

Город смирился с тем, что неделями не бывает горячей воды.

Забор, ограждающий головы граждан от падающих балконов на улице Кирова, уже можно вносить в реестр памятников архитектуры рубежа ХХ — XXI веков.

По количеству руин мы смело можем соперничать с Афинами и Римом.

Правда, по качеству водопровода мы от римлян отстаем. 

Но тут уж обижаться не приходится. Сказал же Гераклит: «Всё течет». Хотя, конечно, если к этой гераклитовой формуле относиться философски, то к Воронежу она никакого отношения не имеет, ибо у нас в городе все течет, но ничто не меняется.

Кроме, правда, губернаторов.

Отсидят свой срок и исчезают во глубине истории.

Их понять можно.

Город Зеро к усидчивости не располагает.

 

P.S. А хочется жить долго и счастливо!

______________________

© Кройчик Лев Ефремович

 

Продолжение. Начало см. в журнале RELGA: № 10(190) 10.07.2009, №11(191) 1.08.2009 и №12(192) 20.08.2009