 |
||||||||||||||||||
|
|
|
|
 
Таланты имеют обыкновение сбиваться в стаи, потому что таланты притягивают таланты. Таков закон всемирного тяготения, и он, этот психологический закон, работает, наверное, столь же нерушимо, как и закон физический. Иначе, откуда бы взялась в Московском пединституте во второй половине ушедшего века такая «могучая кучка» из бардов Юрия Визбора, Юлия Кима, Ады Якушевой, из режиссёра Петра Фоменко и поэта Юрия Ряшенцева? А эстрадная студия МГУ «Наш дом» и поэтический театр «Тест» на физическом факультете? А «великолепная пятёрка» московских стихотворцев: Рождественский, Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Окуджава со многими «примкнувшими», в том числе, Еленой Камбуровой? Они, как писал тогдашний студент истфака МГУ Игорь Волгин, «знали, как устроены атомы, какие галстуки самые модные», и покоряли сперва библиотеки и вузовские клубы, потом Политехнический и даже дворцы спорта. Тогда конная милиция близко узнала, что, кроме таких массовых зрелищ, как футбол и хоккей, существует ещё поэзия и бардовская песня, и искромётные сатирические скетчи. В них особенно преуспела «медицинская» стая талантов из московских 1-го и 2-го мединститутов, где вовсю изощрялись Аркадий Арканов, Григорий Горин, Александр Лившиц и Александр Левенбук. По закону всемирного тяготения к этой стае примкнул ещё один талант — Владимир Копп. Этот неистощимый остроумец-импровизатор и одарённый «дуракаваляльщик» делил с ними сцену. И ещё он был великий «выручальщик», поскольку сделался уникальным акушером-гинекологом. Друзья «переквалифицировались» в писателей и актёров. И только Копп остался верен своей профессии. Последние тридцать лет жизни он провёл в Австралии, в столице Виктории Мельбурне, — где ныне, пожалуй, мало найдётся русскоговорящего люда, которому не было бы знакомо имя Владимира Коппа (1934-2008), хотя уже четыре года, как его нет с нами. Был известным доктором в Москве — стал известным доктором в Австралии. Коппу исполнилось всего двадцать девять, когда он, уже «остепенённый», то есть кандидат наук, возглавил роддом при одном из медицинских институтов, действовавший как Всесоюзный центр по патологии беременности, став самым молодым главврачом в Москве. Он проработал там полжизни — до самого отъезда в Австралию. У кого только он не принимал роды! Три с лишним тысячи младенцев, желанных «прибавлений» в семействах обычных москвичей и москвичей именитых, появились на белый свет с помощью доктора Владимира Коппа. К большой нашей радости, есть возможность взглянуть на доктора Коппа глазами тех, с кем он дружил или замечательно пересекался. Ниже выдержки из книги Виталия Коротича «Уходящая натура, или Двадцать лет спустя», где речь идёт о поэте Роберте Рождественском, который близко знал Коппа: «Роберт сдержанно принимал благодарности, но и сам умел благодарить — он запоминал тех, кто был к нему добр, потому что без таких людей просто не выжил бы. [...] Эти качества проросли сквозь его биографию, где было и сиротство, и бесприютность, как у многих детей нашего поколения, недополучивших в начале жизни внимания и любви. Я никогда не настаивал на том, что Рождественский являлся лучшим поэтом великой литературы. В поэзии, где были Пушкин, Тютчев, Блок, Ахматова, Мандельштам и Пастернак, все эти, как я говорю, “конно-спортивные классификации” (“лучший рысак области”, “лучший иноходец районо”) кощунственны. Но я точно знаю, что друга лучше Роберта у меня не было. [...] Я начну этот рассказ с визитной карточки, которую обнаружил у себя в столе. Глянцевая карточка гласит, что владелец её, доктор В. Копп, практикует в городе Мельбурне, Австралия, и к нему на приём можно записаться по такому-то телефону. Карточка лежит у меня среди бумаг все годы, прошедшие после ухода Роберта из жизни. Кажется, что попала она туда целую вечность тому назад. В середине 90-х я всё ещё не мог оторваться от “Огонька” и рассказывал о своём редакторском опыте, преподавая целый курс журнального редактирования в Бостонском университете. Американских летних каникул мне всегда недоставало для дома, но в тот год я сократил их ещё больше, потому что давно уже обещал слетать в Австралию, встретиться с тамошними журналистами и прочесть лекции в университетах. Поездку мне, некурящему, оплатила почему-то табачная фирма ”Филипп Моррис”, и мы с Робертом и нашими жёнами удивлённо выпили по этому поводу у него на даче, прощаясь. Прощание было очень грустным — Рождественский болел, медленно приходя в себя после мучительной операции на мозге, сделанной ему в Париже. На коже головы у края волос виднелся шрам, оставшийся после трепанации черепа, — всё лицо моего друга стало иным, усталым, с постоянным ощущением одолеваемой боли. Роберт и стихи стал писать чуть иначе, они мне очень нравились — он читал и читал их, а я думал о человеческом умении меняться в подробностях, сохраняя себя в главном, неизменно оставаясь самим собой. [...] Он шутил про Австралию, вспоминал, как сам побывал там когда-то и тряс покалеченной головой. Она была у него огромная, самая большая из мне известных, 63-й или 64-й размер шапки (как-то мы купили себе шапки-ушанки в московском Столешниковом переулке, и продавцы благодарили нас, потому что долго не могли сбыть два эти огромных меховых колпака). Мы посмеивались, отхлёбывая спиртное из стаканов, и рассуждали на все темы одновременно — о друзьях куда больше, чем о себе. Роберт вдруг вспомнил, что обе его дочери родились под присмотром одного и того же московского акушера по фамилии Копп. Судя по всему, акушер этот перестал быть московским и жил сейчас где-то в стране кенгуру, вроде бы в Мельбурне.
Начались поиски подарка. “Я должен ему что-нибудь передать, человек очень-очень хороший. Ты там поройся в телефонных книгах, поспрашивай — не мог же он раствориться в мировом пространстве...” — умолял Роберт. Подарок вскоре нашёлся и был старательно упакован. На следующий день я улетел в Лондон, а оттуда — в Австралию (такой билет мне соорудили табачные короли). По прибытии в Мельбурн начал искать и, к своему удивлению, обнаружил координаты доктора Владимира Коппа в первой же гостиничной телефонной книге. Вызвонил его, встретился, вручил подарок, выпил с ним по рюмке и взял у австралийско-московского акушера визитную карточку с адресом для Рождественских. Когда я возвратился к себе в гостиницу, позвонила моя жена и сказала, что Роберт только что умер. Так оно и сложилось, одно к другому, вплотную. Моя супруга присутствовала на похоронах, а я был где-то в другом полушарии, перезваниваясь с Переделкино и тоскуя. Жизнь не то чтобы опустела, но в ней стало намного пустыннее — Рождественский был одним из самых необходимых и самых близких мне людей...» А Владимиру Коппу довелось повидаться с тем Робертом, которого он знал и любил столько лет. Когда австралийско-московскому акушеру стукнуло шестьдесят, он задумал справить свой юбилей в Москве. И прилетел из Австралии в столицу. Но заокеанский именинник решил собрать друзей не в каком-нибудь ресторане или на чьей-то приятельской даче. Копп устроил фуршет в родном, нежно любимом роддоме. Совсем по-окуджавски: «И друзей созову, на любовь своё сердце настрою,/А иначе, зачем на земле этой вечной живу?..» Пришёл и Роберт Рождественский, уже смертельно больной — ему оставалось прожить всего 5 месяцев. Роберт, как всегда, улыбчивый и искренний, приветствовал своего давнего друга экспромтом, увы, одним из последних в жизни: Копп уехал — пыль дорогу замела. И рождаемость в России вниз пошла. Сил и времени он прежде не терял — Это он всех женщин оплодотворял! Надо сделать из Австралии подкоп, Чтобы с дамами опять общался Копп! Чтоб детишками был славен Третий Рим! ...Ну, а Панку... Панку мы уговорим.
Владимир Копп родился в Харькове, но в послевоенные годы отец с матерью и он, подросток, переехали в Москву и поселились в типичной московской «коммуналке» на улице Сретенка — в самом центре столицы. Володя Копп, общительный, заводной, спортивный, сдружился с дворовыми ребятами, среди которых был Юрий Визбор.
Прошло много лет, и осенним вечером 6-го октября 1983 года корифей авторской песни выступил перед альпинистами на своей любимой горной турбазе Варзоб. Уже под конец программы, чуть подустав и сетуя на разреженный воздух, — как-никак большая высота! — Юрий Визбор спел песню, которую считал особенной. А перед песней сказал несколько важных слов. Альпинисты — народ предусмотрительный: они записали и слова, и песню на магнитофонную плёнку, и всё это дошло до нас. Юрий Визбор сказал тогда: «Судьбу трудно предвидеть. Гадание на картах не сбывается. Недавно было про определение судьбы в каком-то журнале типа “Техника — молодёжи”... Я спою ещё одну песню. Песня эта несколько необычная — такая, я бы сказал, супердокументальная. Судьбы людей, которые описаны в этой песне, совершенно документальные. Фамилии их тоже документальные. Да и улица, и двор, которые описаны здесь, — все они существуют на самом деле. И песня эта называется “Волейбол на Сретенке”. Сретенка — такая улица в Москве, которая идёт от улицы Дзержинского, переходя в Проспект мира». Приведём полностью визборовский «Волейбол на Сретенке» — для нашей статьи здесь ценно всё: и сюжет, и развязка — ведь кто-то песню уже забыл, а кто-то и вовсе никогда не слышал: А помнишь, друг, команду с нашего двора, Послевоенный над верёвкой волейбол — Пока для секции нам сетку не украл Четвёртый номер, Коля Зять — известный вор. А первый номер на подаче — Владик Копп, Владелец страшного кирзового мяча, Который, если попадал кому-то в лоб, То можно смерть установить и без врача. А пятый номер, наш защитник, — Макс Шароль, Который дикими прыжками знаменит, А также тем, что он по алгебре король, Но в этом двор его нисколько не винит. Саид Гиреев — нашей дворничихи сын, Торговец краденным и пламенный игрок, Серега Мухин, отпускающий усы, И на распасе — скромный автор этих строк. Да, вот это наше поколение — Рудиментом в нынешних мирах, Словно полужёсткие крепления Или радиолы во дворах. А вот противник, он нахал и скандалист, На игры носит он то бритву, то наган. Здесь капитанствует известный террорист, Сын ассирийца, ассириец Лев Уран, Известный тем, что перед властью не дрожа, Зверю-директору он партой угрожал, И парту бросил он с шестого этажа, Но, к сожалению для школы, не попал. А вот и сходятся два танка, два ферзя — Вот наша Эльба, встреча войск далёких стран: Идёт походкой воровскою Коля Зять, Навстречу — руки в брюки — Лёвочка Уран. Вот тут как раз и начинается кино, И подливает в это блюдо остроты Белова Танечка, глядящая в окно, — Внутрирайонный гений чистой красоты. Ну что, без драки: волейбол так волейбол. Ножи оставлены до встречи роковой, И Коля Зять уже ужасный ставит кол, Взлетев, как Щагин, над верёвкой бельевой. Да, и это наше поколение — Рудиментом в нынешних мирах, Словно полужёсткие крепления Или радиолы во дворах. | ...Мясной отдел, Центральный рынок, дня конец — И тридцать лет прошло, о Боже! Тридцать лет! И говорит мне ассириец-продавец: — Конечно, помню волейбол, но мяса нет! Саид Гиреев — вот сюрприз! — подсел слегка, Потом опять, потом отбился от ребят; А Коля Зять пошёл в десантные войска, И там, по слухам, он вполне нашёл себя. А Макс Шароль — опять защитник и герой, Имеет личность он секретную и кров. Он так усердствовал над бомбой гробовой, Что стал член-корром по фамилии Петров. А Владик Копп подался в городок Сидней, Где океан, балет и выпивка с утра, Где нет, конечно, ни саней, ни трудодней, Но также нету ни кола и ни двора. Ну, кол-то ладно, не об этом разговор, Дай Бог, чтоб Владик там поднакопил деньжат. Но где найдёт он старый Сретенский наш двор? Вот это жаль, вот это, правда, очень жаль. Ну, что же, каждый выбрал веру и житьё, Полсотни игр у смерти выиграв подряд, И лишь майор десантских войск Н.Н.Зятьёв, Лежит простреленный под городом Герат. Отставить крики, тихо, Сретенка, не плачь, Мы стали все твоею общею судьбой — Те, кто был втянут в этот несерьёзный матч И кто повязан стал верёвкой бельевой. Да, уходит наше поколение — Рудиментом в нынешних мирах, Словно полужёсткие крепления Или радиолы во дворах. ...История, связанная с песней Юрия Визбора и Владиком Коппом, имела неожиданное продолжение, и её поведал русский американец, бывший москвич, спрятавшийся в интернете под кличкой «аброд» (http://abrod.livejournal.com/): «С Юрием Визбором я встретился в посёлке Новый Свет в Крыму. Я, собственно, тогда никем кроме Шекспира не интересовался, и сноб был ужасный. Я даже не понял, с кем я стою в очереди за сливом шампанского, но лёгкое стихотворное состязание (“Волейбол на Сретенке”) я запомнил надолго, несмотря на то, что мои воспоминания о Новом Свете носят пунктирный характер. Дело в том, что в этом посёлке находится завод шампанских вин князя Голицына, вся продукция которого отправлялась в Германию по цене 80 долларов бутылка. Но шампанское, которое забродило немножко неправильно, сливалось и продавалось в этом посёлке из бочки на колёсиках по цене рубль-литр… “И внял я небо содроганье и горний ангелов полёт”. Протрезвел я только в Москве и ничего не почувствовал, когда мои отъезжающие родственники привели в дом знаменитого акушера-гинеколога Владислава Коппа, с которым они подружились в очереди в ОВИР. Вот так. А когда я встретился с Юрием Иосифовичем Визбором в Туапсе во второй раз, то уже знал, кто этот человек. Но разве мог я себе представить, что через полгода окажусь на его любимой турбазе Варзоб и так же, как и он, буду потрясён красотой Фанских гор. А ещё через месяц буду изучать пещеры, в которых Александр Македонский спрятал свои сокровища, под руководством друга его юности Николая Николаевича Зятьева. Впрочем, тогда, на Памире, я так и не узнал, кто такой “Двужильный Зять” но уже понимал, что на Памир так просто не попадают, и вспоминал бочку на колесиках с неким душевным трепетом, а не с блаженной улыбкой семнадцатилетнего идиота. Через десять лет, когда выяснилось, что Нью-Йорк покруче Фанских гор, я был очень рад, когда приехавший из Австралии Дима Сигал благополучно пересёк канадскую границу. Естественно, холодок пробежал по моей спине, когда выяснилось, что Владик Копп проживает не в Сиднее, а в Мельбурне, на Мидфорд стрит, в 50 метрах от того места, откуда приехал Дима Сигал. Но когда Димон, с которым мы хоронили “Двужильного Зятя”, со своей знаменитой мефистофельской улыбочкой поставил на кассетник песню Юрия Визбора “Волейбол на Сретенке”, я понял, что “горний ангелов полёт” не обязательно означает бочку со сливом шампанского. А вчера я полез разбирать старые документы и нашёл справку о своём рождении, выданную в роддоме №23, что на ул. Шаболовка, рядом с Шуховской телебашней. Там стоит подпись: В. Копп». Юрий Визбор не зря рассуждал о судьбе перед тем, как спеть альпинистам свой «Волейбол на Сретенке». В строчках про Владика Коппа, который, «если попадал кому-то в лоб, то можно смерть установить и без врача», он словно предвидел и профессиональное, и спортивное будущее дворового друга. В студенческие годы тот — капитан институтской команды по волейболу, а потом — её тренер. Наконец, мастер спорта и, после специальных курсов — судья международной категории. Пятый континент вдохновил доктора Коппа на дальнейшие подвиги — он стал тренером той австралийской сборной по волейболу, которая участвовала в Маккабиаде в Израиле, а его сын Евгений, подхватив от отца «волейбольную заразу» выбился в капитаны команды.
А что касается чисто профессиональной части, то актриса Клара Новикова в интервью для журнала «7 дней», вспоминая рождение дочери, упомянула и доктора Коппа, ставшего впоследствии другом семейства: «Машка родилась, когда Юре было 45 лет, и стала первым его ребёнком. Во время беременности Юрка проявлял не свойственную ему заботу обо мне — выгуливал, например, чтобы я побольше дышала воздухом. Во время прогулок знакомил с неэкскурсионной Москвой — показывал самые неизвестные московские дворы. Для чего мне, с огромным пузом, приходилось пробираться через какие-то помойки, тёмные дворы, перелезать через заборы, даже речку переходить вброд… Когда подошло время разрешиться, встал вопрос: где? Два Алика, Лившиц и Левенбук, — в прошлом врачи, а тогда всенародно известные ведущие популярной “Радионяни” — безапелляционно заявили: “Только к Коппу! Он главный врач роддома и наш друг, скажешь, что от нас”. Прихожу к Коппу и с порога сообщаю: “Я беременная, от Лившица и Левенбука…” Вряд ли когда-нибудь ещё он так смеялся на своей работе… Рожала я Машку тяжело, долго, 18 часов. Когда наконец разродилась и наступило облегчение, почувствовала, что дико проголодалась. Звоню Юрке: “Я есть хочу!” И он, который накануне вытоптал на снегу под окнами роддома: “Рыжуля, я тебя люблю!” — приносит мне… булку и кефир. В то время как остальным восьми женщинам, лежащим со мной в палате, мужья таскают разные деликатесы, что-то варят, пекут, котлетки делают паровые. Я рыдала. Хорошо, что его двоюродная сестра сварила мне куриный бульон… [...] Витька развода долго не давал, поэтому регистрироваться в загс мы с Юрой пришли, только когда Маше было уже месяцев семь. Я сшила дочурке чудесное платьице, и она была прекрасна, как ангелочек. Но на даму-регистраторшу это не произвело никакого впечатления. Она стала нас строго отчитывать: “Что же это вы явились расписываться с ребёнком?! Какой пример другим молодожёнам показываете?!”. Пришлось загнать её в тупик незатейливым Юркиным вопросом: “Покажите нам, пожалуйста, закон, который запрещает детям присутствовать при бракосочетании своих родителей…”. Выйдя из загса, мы очень веселились…»
А спустя много лет Клара Новикова прилетела на гастроли в Австралию и в Мельбурне, по-родственному обнимая московско-австралийского акушера, иронически сообщила: «Владик, после вашего отъезда я перестала рожать!» Кстати говоря, врач Владимир Копп старался не терять связей с теми, кто появился на свет с его помощью и с их родителями. Причём, оставаясь и в седые годы большим «дуракаваляльщиком», вовлекал своих «крестников» в разные забавы. В австралийском издательстве у одного из авторов этих строк вышел на русском языке сборник интервью с разными людьми, живущими или побывавшими в Мельбурне, в том числе и с Владимиром Коппом. По случаю выхода книги в одном из мельбурнских клубов состоялась её презентация. «Герои» интервью один за другим выходили на сцену и произносили всякие-разные слова, кто лучше, кто хуже. Когда настал черёд Коппа, то «герой», то есть московско-австралийский акушер, появился на сцене в сопровождении многочисленной свиты детей, своих «крестников», и каждый торжественно нёс в руках большую художественную фотографию из коллекции доктора Коппа. Потому что эти фотографии тоже пришли в мир с его помощью. Не грех заявить, что «фотоохота» — ещё одно ремесло мельбурнского врача. Он пристрастился к нему со дня рождения сына. Поначалу снимал ФЭДом — самым первым советским фотоаппаратом, подаренным Владу любимым дедом (кстати, тоже известным в стране профессором-гинекологом, определившим будущую профессию внука). С наставниками в фотоделе повезло. Сработал закон всемирного тяготения — таланты притягивают таланты. Его пестовали такие признанные лидеры в талантливой стае художественной фотожурналистики как Николай Рахманов и Виктор Ахломов. Ученик не подкачал. Довольно скоро его фотографии, запечатлевшие подмосковный лес, украсили советскую «Детскую энциклопедию». Коппа ещё в молодости неисцелимо укусил «клоп путешествий», как говорят про эту страсть австралийцы. Но в СССР он, как все мы, был весьма ограничен в заграничных поездках. Зато, попав в Австралию, странствовал по миру, сколько хотел. И что особенно радовало — всегда вместе с Панной, любимой женщиной, любимой подругой, любимой женой, глядевший на мир, как и он, весело и иронично. Вместе они исколесили около пятидесяти стран на четырёх континентах. Седой непоседа, ясное дело, всегда держал наготове фотокамеру. Привозил из поездок тысячи снимков и с нетерпением ждал момента, когда сможет, наконец, поделиться пережитым, увиденным и запечатлённым богатством с людьми — и чем больше таковых окажется, тем лучше. На Копповские «отчёты» о своих странствиях в мельбурнском клубе «Муза», где зрители ловили каждое слово рассказчика и всласть хохотали, и утирали невольные слёзы, всегда сходилось много народу. Это был уникальный клуб путешествий Владимира Коппа. В любом творчестве главное — чтобы созданное тобой увидели и оценили другие. В клубе «Муза» всего не покажешь. Оттого-то мельбурнский дом доктора Коппа превратился в постоянно действующую галерею, а экскурсоводом выступал сам автор, удивляя гостей маленькими диковинными историями. Впрочем, хотя здесь были рады гостям, с фотографиями могли познакомиться только близкие. И вот, наконец, в 2003-м году вышел в свет красочно изданный альбом лучших фоторабот фотохудожника Владимира Коппа. А Мельбунская общественность, сознавая, что художнику-фотографу Владимиру Коппу есть-таки, что поведать миру, вскоре организовала его очередную масштабную персональную выставку и, таким образом, сделала коллекцию замечательных фотозарисовок, которую он неустанно и незаметно создавал всю жизнь, доступной взорам широкой публики. «Застывшее мгновенье» — так можно было её определить: фотообъектив как бы остановил время. На фото навечно застыли башни Торгового Центра в Нью-Йорке, исчезнувшие 11 сентября 2001 года. Возник Париж, увиденный с крыши собора Нотр-Дам. Открылась панорама сиднейского залива, сделанная из корабельного окна-иллюминатора. Пронеслись живые сценки, подсмотренные фотографом на улицах разных стран: то полицейский роман на нью-йоркской улице, то завтрак влюблённых на парапете балкона в Будапеште, то высвеченное в вечерних сумерках лицо гадалки в курортном австралийском Серферс-Пэрадайзе. Коала-сомнамбула, лениво жующий эвкалиптовый лист, длиннохвостые кенгуру, словно позирующие перед камерой...
Майкл Дэнби, депутат парламента штата Виктория, австралиец не в первом поколении, время от времени изумлённо ахал, глядя на «застывшие мгновенья» на стенах — оказалось, мистер Копп открыл ему множество таких австралийских ландшафтов, о которых он и не подозревал. Увиденное произвело сильное впечатление и на очень известного «нашего» человека, ныне живущего в Мельбурне, — на актёра Леонида Сатановского, народного артиста России: «Больше всего меня поражает, что профессиональный врач, увлечённый и достаточно занятый на своей основной работе, находит возможность и время для увлечения, ставшего второй профессией. Если бы я не был знаком с Володей, то, попав сюда, был бы убеждён, что представлены работы профессионального фотографа. Не всем работам можно дать одинаковую оценку, но многие впечатляют. Фотография, сделанная на юге Франции. Маленький городок. Раннее утро. На пороге дома, увитого гирляндой цветущих роз, камера высветила старую женщину. Опираясь на свою трость, она грустно взирает на прекрасный мир, окружающий её. Нельзя не остановиться, не задуматься перед этим снимком — о жизни, о бесконечном времени, о бренности нашего пребывания на этой земле. Таких снимков, подвигающих душу на труд, у Володи немало. Они создают настроение, вызывают определенные ассоциации, воспоминания, связанные со знакомыми местами. Восторг от встречи с совершенно новыми, необычными уголками нашей Земли. Композиционно прекрасно оформленные виды. Калейдоскоп лиц, выхваченных объективом фотокамеры среди множества других, окружающих нас ежечасно. Завораживает лицо гадалки, в вечерних сумерках предсказывающей нам судьбу. И хотя это только фотография, но ты ощущаешь её гипнотическую силу. Для того, чтобы “схватить” такой кадр, фотограф обязан уметь остро видеть, быть всегда начеку, оказаться в нужное время в нужном месте. И если это происходит, то рождается искусство».
Леонид Моисеев — посол Российской Федерации в Австралии в те дни, специально приехавший в Мельбурн на Копповскую фотовыставку из столичного центра страны, был столь впечатлён, что немедленно после её закрытия попросил погрузить всю экспозицию в особо предназначенную машину, которая направлялась в Канберру, — и вернисаж продолжился в столице австралийского государства. Радостно сознавать, что фотоискусство Владимира Коппа получило заслуженное признание австралийцев. 100 его фотографий размещены в путеводителе по Австралии, выпущенном в Мельбурне. Тем, кому довелось дружески общаться с доктором Коппом, этот обладатель весело прищуренных карих глаз, посверкивающих за стеклами очков, запомнился как ярчайший человек, вулкан эмоций, страстей и идей. Он по самой своей сути был коллекционером всего — собирал города, ландшафты, страны, людей. И... маленькие скульптурки докторов. Альберт Эйнштейн недаром призывал: «Коллекционируйте — это особенно полезно для тех, кто занимается умственным трудом. Коллекционирование учит сосредоточивать память, при этом, будучи само по себе отдыхом от мыслей, над которыми обычно приходится сосредоточиваться». Думается, Владимир Копп придерживался того же мнения. Во всяком случае, предавался этой страсти практически всю жизнь. Ещё в Москве, задолго до эмиграции, начал собирать фигурки эскулапов. Их набралось несколько сотен. Но ему, к сожалению, не разрешили вывезти невинную коллекцию из России, посчитав, что это является национальным достоянием. На Пятом континенте продолжил своё собирательство, начав всё с нуля. Он разыскивал и добывал их в разных уголках мира. И друзья отовсюду привозили ему эти фигурки, понимая, что невеличка-безделушка — лучший подарок для Коппа. Их набралось в доме около четырехсот. После ухода доктора из жизни встал вопрос: что с ними делать? К счастью, нашёлся другой мельбурнский врач — Вагиф Султанов, который тоже оказался собирателем и который с восторгом принял коллекцию. Он разместил её в конференц-зале своего медицинского центра в специальных прозрачных витринах, прикреплённых к стенам. Это удивительная по своему многообразию коллекция — крошечные эскулапы, сделанные из металла и дерева, стекла и фарфора, тканные и керамические, шутливые и серьёзные, практически из всех стран мира. Она всё время увеличивается: друзья и знакомые доктора Коппа и доктора Султанова продолжают привозить из путешествий фигурки лекарей, и те становятся на прозрачные полки рядом с давнишними. На удивление и радость благодарным потомкам. Когда-то главный художник журнала «Огонёк» Игорь Долгополов, впоследствии известный публицист, автор трёхтомника об искусстве «Мастера и шедевры», высказал замечательную мысль: «Если отдельная особь человеческая лишена ощущения восторга, чувства прекрасного, она достойна лишь сожаления. Душа её обеднена». Доктор Владимир Копп прожил жизнь именно с таким ощущением восторга. _________________________ © Татьяна Торлина, Илья Буркун |
       
|
