|
|
|
Перевяжи узлы Между добром и злом. Но переживи миг. И переживи век. Переживи крик. Переживи смех. Переживи стих. Переживи всех. И. Бродский. В конце прошлого года в Австралии вышел из печати сборник стихов «Длина Разлуки» замечательного русского поэта Юрия Михайлика. И хотя на его счету уже 17 опубликованных книг, в Австралии – это первая .
В издании принимал участие международный коллектив, представители трёх стран: Австралии, Украины и России. Юрий Михайлик – автор. Сидней, Австралия Илья Буркун– издатель, редактор. Мельбурн, Австралия. Геннадий Гармидер – художник. Одесса, Украина. Илья Буркун – художник. Мельбурн, Австралия. Александр Чёрный – компьютерное оформление, вёрстка. Херсон, Украина. Янна Мадурская – менеджер. Сидней, Австралия. Инна Борисова- –корректор. Москва, Россия. Прежде, чем познакомить читателей со стихами Юрия Михайлика, предлагаю небольшое предисловие о авторе. После того, как Юрий Михайлик покинул Одессу более четверти века назад, его судьба как поэта и прозаика по-прежнему остаётся прочно связанной с этим городом. Он и поныне, вполне заслуженно, считается её первым поэтом и беспрекословным авторитетом в поэзии. Влюблённый в Одессу, в Черное море, он пишет о ней, говорит о ней: «Вы думаете – я живу в Одессе, / А это ведь она во мне живет…». И это проходит красной линией в его творчестве - и в названии этого сборника - «Длина разлуки”, и в названиях изданных ранее книг: «Уровень моря», «Звезда морей», «Край моря», «Окаменевшее море», и в замечательных поэтических строках, посвящённых городу, где он прожил большую часть жизни: Столько лет волна стучала в этот берег одичалый, столько лет его качало, что другого ритма нет, голосам людей сначала только море отвечало, этот город величавый был написан как сонет. Что за славное начало – срифмовать бульвар с причалом, а потом двумя лучами уходить за морем вслед, чтобы улицы звучали, помня море за плечами, и безлунными ночами излучали зыбкий свет. Это море создавало легкий привкус карнавала, слишком грозно бушевало, слишком горько горевало, слишком быстро утихало, удивляя тишиной. Кто ссылал сюда поэтов, ничего не смыслил в этом – ни в тенетах, ни в запретах, ни в сонетах, ни в поэтах, ни в лучах добра и света над прибрежною волной» Участие Юрия Михайлика в литературной жизни Одессы, очень весомо. С 1964 по 1975 годы под руководством Михайлика работала литературная студия при Дворце студентов. В 80-е годы Юрий Михалик создал и вёл новую литературную студию «Круг». Работа студии и её результаты стали настоящим литературным событием в жизни Одессы. В ней начинали свой путь многие неофициальные одесские поэты и писатели. Михайлик не учил писать стихи, он учил пониманию поэзии, умению отличить истинную поэзию от умелой подделки. В глухие 80-е студийцы под его началом нашли себя, обрели уверенность в своих силах. Как результат работы студии, увидела свет составленная Михайликом неподцензурная поэтическая антология. «Вольный город». (Одесса, 1991 г.). Это стало феноменом Одессы. В литературных кругах издание сборника рассматривалось как подвиг. «Замечательным итогом этого десятилетия, невозможным ранее, но и не очень доступным сегодня, стало издание в "Маяке" сборника стихов авторов "Круга". Сборник называется «Вольный город» и свидетельствует о том, что художественный феномен Одессы — не только красивая легенда, но и реальная действительность"… написала об этом Белла Вероникова, писатель, историк литературы. В 1991-м Одесса была далеко не вольным городом, но вольными по духу стали студийцы и их наставник. И этот дух они увозят с собой в любую точку мира. В 1993 г. навсегда покидает Одессу и Юрий Михайлик. Вот как написала об отъезде поэта искусствовед и писатель близкий друг Юрия, Валентина Голубовская: «Когда уезжал из Одессы Борис Владимирский (известный театровед и киновед, эссеист и историк Одессы…), Лена Михайлик, дочь Юрия Николаевича, воскликнула: «Владимирский уезжает?! Это всё равно, что уехал бы Оперный театр!» Когда через несколько лет уезжали Михайлики, казалось, что уезжает не только Оперный театр, но и Приморский бульвар с Пушкинской, Большой Фонтан вместе с Городским садом». Его друзья с горечью шутили: «Закатилось солнце русской поэзии в Одессе, чтобы взойти над Австралией». Причин для эмиграции у каждого из нас было немало, но о том, что смена места жительства далась нелегко, говорит пронзительное стихотворение, написанное перед самым отъездом. Времена не выбирают, в них живут и умирают. А. Кушнер Ах, как сладко выбирать — Где придётся умирать. То ли там от ностальгии — Задыхаясь и дрожа. То ль от здешней хирургии — От кастета и ножа. На излёте глупой жизни Этот выбор всё трудней: Там — от нежности к отчизне, здесь — от ненависти к ней. Приехав в Австралию, Юрий Михайлик продолжает работать. Он следит за происходящими событиями и с присущим ему талантом говорит об этом в своих стихах. В этом году исполняется 75 лет окончания самой кровавой войны в истории человечества – Второй мировой войны. В России объявлено о предстоящем праздновании. Память коротка, и; к сожалению, ничему не учит. Вновь славословят Сталина, его сподвижника, «маршала победы» Жукова, вновь возводят их пьедестал. О горечи Победы, о тех, кто на крови солдат и офицеров, шагал по их труппам, с жестокой откровенностью пишет Юрий Михайлик: С легендарных времён и доныне, в крытом кровью языческом сне тихо едет по снежной равнине маршал Жуков на белом коне. Полководец, любимец народа, средневолжских степей Ганнибал, кто позор сорок первого года к сорок пятому весь расхлебал шестикратным напором, навалом, напролом, на убой, наповал... И не спрашивай – как воевал он, да и он ли вообще воевал. И не спрашивай – кто же в ответе за миллионы безвестных смертей, плюс уже не рожденные дети. Дети, внуки и внуки детей. Но у нас, чем страшней – тем любимей. Непреклонный подручный вождя, он чужих погребал под своими, никогда никого не щадя. Воплощенная воля во взоре, орденов золотая броня, - а вокруг горше горького горе. Море горя. И море вранья. И от Волги – о да! – до Берлина по костям, по застывшей крови все течет эта липкая глина – половодье народной любви. Не с того ли под граем вороньим – то под Тихвином, то на Дону – все хороним, хороним, хороним, все никак не схороним войну. Потому что тогда, в сорок пятом, в долгожданное торжество, будь он воином, будь он солдатом, он бы вспомнил, где место его - не в парадном победном галопе, не на званом обеде в Кремле, а под Вязьмой, в оплывшем окопе, и с последним патроном в стволе. В 2008 г. в Москве издательский дом «Огонёк» опубликовал сборник избранных стихов поэта «Звезда морей». В своём предисловии к сборнику главный редактор Виктор Лошак, написал: «…его голос до обидного тих и робок в хоре сегодняшней поэзии». Горькие, но только отчасти справедливые слова. Сборник, вышедший тиражом 48 тысяч экземпляров, по нынешним временам огромным, очень быстро разошёлся. Даже в былые времена выход книжки в издательстве «Огонёк» таким тиражом был недостижимой мечтой любого поэта. Можно согласиться только с тем, что в СССР литературная жизнь концентрировалась в столице, периферийных поэтов и писателей не очень замечали. Книга, изданная в провинции без благословения столичного рецензента, была обречена на неуспех, каким бы поэтическим даром ни обладал автор. Выход книги Михайлика в Москве не остался незамеченным. Олег Хлебников, журналист, заместитель главного редактора «Новой Газеты», публикует статью: «Юрий Михайлик – На широтах сумы и тюрьмы». Выдержку из неё предлагаю вашему вниманию: «Талант — единственная новость, которая всегда нова» (Пастернак). Это достаточный информационный повод для публикации стихов Юрия Михайлика. К своему стыду, до выхода его тоненькой книжки в библиотечке «Огонька» я этого поэта не знал. Тому есть и объективные причины — уже многолетняя камерность поэтических публикаций, если вообще не ссылка поэзии на периферию общественного внимания; и субъективные — Михайлик родился и жил в Одессе (был и моряком, и геологом), потом эмигрировал в Австралию, а писательские связи и с Украиной-то подорваны, что уж говорить о Зеленом континенте. При этом голос Михайлика не назовешь тихим — если б хотела (или умела?), Россия должна была его услышать. Вот, например, строчки из стихотворения о нашем 93-м годе: ...И еще докажут эрудиты Где б ни начался погром — Но, пожалуй, главное достоинство поэтического голоса Михайлика все же не в силе звука, а в чистоте. Это нынче достоинство редкое, сплошь и рядом подменяемое словесной эквилибристикой, эпатажем, подражанием чужой «модной» (чаще всего «бродской») интонации. Между тем, как пишет сам Михайлик: Вопрос чистоты звучанья особо важен, когда А она явно начинает поступать. И никому из пассажиров земного корабля сухими из воды, кажется, уже не выйти. И дело тут не только в мировом финансовом кризисе. Михайлик понимает это именно так: Прости нас, Господи. А миловать нас не надо. Александр Городницкий, известный бард и учёный, посетив Сидней, встретился с поэтом и записал с ним телеинтервью. Очень интересный и откровенный разговор, многое объясняет в самоощущениях русского писателя, поселившегося в Австралии: – Юра, вы живёте в Австралии достаточно долго. Чувствуете ли вы себя здесь дома? — Австралия — замечательная страна, очень красивая, если, конечно, бывают некрасивые страны. Очень дружелюбная, я ей чрезвычайно признателен за всё, что здесь происходило со мной, но домом я её не считаю. До сегодняшнего дня, как говорят австралийцы, “I don't belong to this country” — „я не принадлежу к этой стране”, хотя очень хорошо к ней отношусь. — Вы, как человек, пишущий за рубежом, ощущаете ли вокруг себя нехватку русского языка? — Я ощущаю это чудовищно! Хотя, конечно, понимаю, что это — моё личное. Мне представляется, что тот же Бродский за рубежом стал более значительным поэтом, чем был в России. То есть ему нехватка языка, о которой он, кстати, всё время писал, не мешала. Мне же она мешает чрезвычайно. Кроме того, в моей стране я всё понимал. Очень многие вещи улавливал из существующей вокруг атмосферы языка, которая менялась, переливалась, двигалась. Этого начисто нет здесь. Мне очень не хватает людей, с которыми можно общаться и знать, что они понимают… — Неужели вы всё-таки не чувствуете себя в Австралии дома после шестнадцати лет, проведённых в этой стране? — Позвольте мне стишком ответить: Когда б ты мог родиться заново На сколько там осталось дней… И море пред тобой — Тасманово, И город за спиной — Сидней, И неба дымчатая патина, Случайная в твоей судьбе, И нет земли доброжелательней И снисходительней к тебе. Когда б ты мог в иной гармонии, В чужом краю, в чужом раю, Коротким поводком иронии Удерживая жизнь свою, Весенним утром — здешней осенью — Завидя парус за окном, Не приставать к нему с расспросами — Что кинул он в краю родном.
Моё знакомство с творчеством поэта и писателя произошло более полувека назад, в далёкие шестидесятые. В местной прессе читал блестяще театральные рецензиии Михайлика, которые ожидала вся театральная Одесса, читал и стихи, публикуемые в различных изданиях местной и центральной прессы. Однажды, заглянув в «Дом книги» на улице Дерибасовской, на прилавке увидел небольшой сборник стихов «Север – Юг». Прочёл имя автора: Юрий Михайлик. Продавщица, заметив, как заинтересованно рассматриваю книгу, произнесла: «Прекрасные стихи. Я убеждена, о нём ещё узнает не только Одесса». В те времена продавцы одесского «Дома книги» хорошо разбирались в поэзии. А я стал обладателем одной из первых книг Юрия Михайлика и навсегда - его поклонником. Личное знакомство случилось значительно позже, в 1993 году, перед самым отъездом Юры в Австралию. Однажды, заглянув к своему другу, директору спортивной школы, Борису Литваку, я застал в его кабинете Юрия Михайлика. Представляя нас, Борис произнёс: «Знакомься, Юрий Михайлик – и после небольшой паузы, с грустью в голосе добавил – австралиец. Через месяц покидает Одессу, улетает на постоянное жительство в Австралию». В Сиднее, где живет Михайлик, мы часто встречались у общих друзей — Анны и Михаила Гинзбург. Каждая встреча заканчивалась камерным «творческим вечером» поэта, когда Юра читал свои стихи. Невозможно передать завораживающую магию его чтения. Строгость и чистота его стихов, ранимая лирика, хорошо поставленный голос, приятный тембр, отличная память. Тогда и возникла идея об издании книги поэта в Австралии. Поэзия всегда существует во времени, в пространстве и личности, и не только в личности поэта, но и в личности его читателя. Поэты, ведя разговор с современниками, говорят и с теми, кто будет жить после нас. И каждый раз поэт возрождается в новом читателе. Об этом прекрасно сказал Гейне « поэту дано видеть дубовые леса, которые дремлют ещё в оболочке жёлудя, и он ведёт разговор с поколениями, которые еще не народились». Итак, свершилось. Новый поэтический сборник «Длина разлуки», стал доступен жителям Австралии. Год издания -2019, юбилейный год в жизни поэта. Ценность этой книги ещё и в том, что многие стихи, написанные в последние годы, публикуются впервые. И, любой читающий эти стихи ощутит: перед ним настоящая, чистая, глубокая и нежная русская поэзия». Хочу выразить благодарность всем, кто принимал участие в рождении книги на пятом континенте, всем, кто подписался на этот сборник. Особая признательность Михаилу Жванецкому за замечательный текст, написанный специально для этой книги. Юрочка Михайлик! Ты - Михайлик Я – Михаил Как же я, Михаил, люблю тебя - Михайлик. Я скажу тебе маленький Михайлик: - Ты Великий поэт. Где бы ты ни находился, ты живёшь здесь. В Одессе . Да! Почва! Да! Люди! Да! Жизнь! Да! Стихи! Сейчас Одесса так расползлась и разлилась по миру, что ты, Юра не жалей. Ты уже снова здесь. Мы обнимаем тебя! Почитай нам что – то из своего. Ставшего нашим. Ведь на фронте читали и писали только стихи! Твой Жванецкий. Летняя Одесса 12 августа 2019 года. Аркадия.
Я пишу эти строки накануне самого почитаемого в стране праздника – дня рождения Австралии – 26 января. Накануне, Юрий Михайлик посвятил Австралии замечательную поэму. С присущим ему талантом, юмором и любовью, поэт рассказывает о стране, где он проживает свою вторую жизнь. Поэма написана белым стихом, но читая её, ощущаешь звучание музыки. Так пишут только Большие поэты. Вслушайтесь… И ризу влажную мою Сушу на солнце под скалою. А. Пушкин И наступают выборы и лес. И. Бродский Среди условий – солнце. И скала из рыжих метаморфных отложений. Два теплых океана с двух сторон покачивают самый крупный остров а может, самый мелкий континент, забытый за ненадобностью богом и найденный случайно и недавно. Жара. Песок. Летит наискосок тень «Боинга». А вслед за нею скачет тень кенгуру. Сбежала с фюзеляжа. В жару невыносимо быть эмблемой. А больше нету никаких теней в окрестностях. Назойливые мухи одолевают липких византийцев, лежащих на песчаном берегу, где их волна оставила, отхлынув. (Здесь много мух. И это очень странно при здешнем изобилье пауков. Но скорость размноженья, вероятно, и скорость попаданья в паутину настолько согласованы взаимно, что страсть и голод могут править миром. В соревнованье мух и пауков, как подобает, побеждают змеи. Присутствуют два вида тараканов. Подвидов много, видов только два – бескрылых и крылатых (жесткокрылых). Как проза и поэзия. К поэту явился Шестикрылый таракан.) Блаженная страна. Счастливый берег, раскрашенный то желтым, то зеленым, изрезанный заливами, куда впадают реки молока и меда. Два урожая год, а где и три. Названья фруктов непроизносимы. Практически страна не знала войн и революций. Кроме сексуальных. Из хищников на этих берегах свирепствуют лишь банки и дантисты. Вся остальная сумчатая живность естественно влилась в туристский бизнес в специально огороженных местах. В аквариумах модных магазинов распахивают пасти чемоданы из натуральной крокодильей кожи. Но первыми они не нападают. Отлив. Лениво отступает море. Замшелые, в зеленой корке камни взбухают над поверхностью соленой как пузыри. А маленькие крабы как мертвые лежат на литорали, не шевелясь. Что толку суетиться? Само придет. Еще само прихлынет... Ни облачка вверху, ни силуэта на горизонте – встреча двух пустынь. И море ослепительно как небо - две выпуклые линзы полыхают, все остальное – камни, крабы, люди – случайны, и гори они огнем. Зеленоватой булькающей массой под раскаленной черепною крышкой ты понимаешь, что сейчас январь. Зима, мой милый. Снег. Мороз. Сугробы... Два иностранца – Фаренгейт и Цельсий – попали в подмосковную больницу, дежурный врач – блаженный идиот – их отирает дефицитным спиртом... Специалисты верят, что ожоги неотличимы от обморожений в конечном счете. В позднем результате. Все верованья равно хороши. Я знаю одного, который верит, что и врачей – в конечном результате – уже не отличить от пациентов. Откуда в мире столько полушарий? И двум твоим – кипящим, эмигрантским – не одолеть плюс тридцать шесть в тени, который, кстати, нет. Сверкает небо, сверкает море, полыхает берег. Зачем я здесь, на этом берегу? Конечно, жертве кораблекрушенья в любом романе подвернется плот или другая плоская поверхность, несомая в неведомые дали,- иначе – бульк! – и кончился роман, предмет исчез в процессе описанья... Итак, плывём, попутно оплывая... Прелестная страна – кусок Гондваны – сто с лишним миллионов лет назад оторвалась от суперконтинента в попытке эмигрировать на юг. Иль на восток? Куда, пардон, дрейфуем? Естественно, ответа быть не может, как быть не может юга и востока без нас самих. Хотя попытки к бегству существовали до координат. Один такой взбесившийся обломок по воле тектонических течений вонзился в азиатское подбрюшье – так невзначай возникли Гималаи. Сближенье с новой родиной, как видим, довольно часто взывает стресс... И наш, случайный, но счастливый плот плывет, еще не зная, с кем столкнется, и встанет дыбом, вместо Джомолунгмы, морские черти скажут нам – зачем... На неподвижной, но плывущей суше по неподвижно мчащейся планете в галактике, летящей неподвижно, мысль о движенье – функция безумья. Расплавленный, густой и вязкий воздух несовместим с идеей парусов. Наверно, сверху континент подобен сковороде с отломанною ручкой, откуда сквозь озоновые дыры в глубокий космос проникает пряный дразнящий запах жареного мяса. Кук по-английски «повар». Как известно, история все время шутит с нами, рождая парадоксы и созвучья изысканные. Но порой она, встречаясь с нашим недопониманьем, употребляет и матросский юмор. И неспроста фигура капитана стоит спиною к местной пиццерии – есть на земле награда за труды. Рискуя жизнью, проходя сквозь штормы, питаясь изопревшей солониной, садясь на мели, укрощая бунты, он, наконец, добрался и открыл сей призрачный, почти фантомный берег, где пальмы пахли нежностью ночной... Теперь тут двадцать с лишком миллионов свободных граждан дружно жарят мясо, а суточный расход вина и пива впадает в... А впрочем, кто открыл, и что открыл – вопрос. В любых деяньях имеется предшественник, предтеча, а то, что называют океаном, у берегов обычно просто море. Тасманово, допустим. Эмигранты его считают Тихим океаном. На меньшее ребята не согласны. Но разве мало – быть приличным морем? Психологи уверены, что жажда звать море океаном, полагать свой остров континентом, а границу меж островом и морем обозначить ну – предположим – оперным театром, имеет подосновою своею провинциальный комплекс превосходства, естественно присущий эмигрантам. Я с ними не согласен. В час отлива я думаю, что здешняя наука не понимает свойственного нам стремленья к счастью. ( Господа, я знаю, ирония и впрямь непродуктивна, зато серьезность может быть опасной.) Пусть буду я мельчайшим кенгуру, ленивейшей коалой, крокодилом из самых недоразвитых, когда я сам себе позволю улыбнуться над кем-нибудь другим. На целом свете нет никого смешнее нас самих. На севере, коль есть на свете север, в стране, которой нет, как нет и нас, при слове «счастье» сразу возникает идея благоденствия для всех. (На меньшее ребята не согласны.) Мечта о справедливости и счастье, плюс радость неоконченных гимназий, соединясь немедленно рождают великую простейшую идею – отнять, отнять, отнять – и поделить. Все боги были некогда бессмертны, все веры были некогда всесильны, и был непотопляем броненосец, что развалился тридцать лет назад. Обыкновенно дети Робин Гудов приобретают статус Робинзонов. И если им случайно подвернется – не важно – остров или континент – то на песке, где маленькие крабы недвижно дожидаются прилива, они лежат под раскаленным солнцем в сиянии чужих небес и вод. Как быстро сохнут сброшенные ризы... Зачем я здесь, на этом берегу? _____________________ © Буркун Илья Яковлевич |
|